А она не может быть не виновата. Она мать. Мать всегда имеет отношение к смерти ребенка. Она дает ему жизнь, она отвечает за его досуг, развитие. Она виновата, если ребенок погибает. И если он убивает. Наверное, у маньяка тоже есть мать. И она, Урсулла, ничем не лучше этой незнакомой женщины, ведь ее сын Йорн мертв. Маньяк тоже мертв. Живой человек не может творить подобные ужасы.
— Открой, иначе я вышибу дверь, — неожиданно вкрадчиво предупредил детектив.
Урсулла глянула на свое отражение, безуспешно попыталась улыбнуться. Выглядела она великолепно. Лицо было немного бледным, но тон идеально-ровный, кожа слегка светится в свете ламп. В глазах, влажных от слез, профессиональное выражение вежливой заинтересованности.
— Открываю. Нужно же мне одеться, — она попыталась произнести эти две фразы игривым тоном, но не смогла. Голос сорвался.
— Полицейский — это почти что врач, — с порога заявил Аксель, когда она открыла дверь. — Я пришел поговорить, а не разглядывать жену моего лучшего друга.
— Почти бывшую жену. Седьмого утром я подала на развод.
Она посторонилась, пропуская детектива, и захлопнула дверь перед носом у испуганного администратора. Грин, предварительно осмотревшись, прошел в гримерку знакомой Урсуле походкой бывшего военного. От него пахло дождем и мотоциклом. В синих глазах горел недобрый огонь. Женщина повернула ключ в замке, обхватила себя руками и села в кресло перед зеркалом. Аксель замер за ней. Она поймала в отражении его взгляд и почувствовала себя голой. Будто наложница на рынке в Кандии, когда Средиземноморье было рассадником пиратства и работорговли. Детектив обладал редкой для Треверберга северной внешностью, и от него исходила скрытая сила, которая в других обстоятельствах бы возбуждала. Но сейчас сводила с ума.
— Когда полиция вызывает тебя на допрос, выключать телефон и скрываться — плохая идея. От этого у сотрудников убойного отдела портится настроение.
— Аксель… я не могу говорить об этом.
— Урсулла, я соболезную твоей утрате.
Она покачала головой.
— Я не могу. Я ничего не знаю. Я даже не попрощалась со своим мальчиком.
Она закрыла лицо ладонями и расплакалась, позволяя накопившейся боли вылиться соленой влагой. Запустив пальцы в волосы, она с остервенением разрушила прическу и снова посмотрела на Грина, который терпеливо ждал.
Урсулла понимала, что он прав. Что нужно было поговорить с ними, ответить на вопросы. Нужно было сразу приехать. Но она не смогла. Аксель положил руки ей на плечи, тихонько сжимая. От этого простого прикосновения кровь бросилась в лицо и одновременно стало легче дышать. Он будто забирал ее боль.