Я останавливаюсь. Он ухмыляется.
— Для кого, lastachka? Для преступника?
Я сглатываю.
— А ты разве не он?
— Да — Он медленно вздыхает, его глаза сузились на мне. — Я принесу тебе что-нибудь поесть- Он внезапно поворачивается, как будто мы здесь закончили.
— Что ты за преступник такой?
Он останавливается в дверях. Его огромная фигура напрягается, и я мгновенно жалею, что спросила его.
— Плохой, — рычит он через плечо.
— А есть ли хорошие?
— Возможно, — Лев слегка поворачивается, и я дрожу, когда тусклый свет мерцает в его великолепных, пронзительных голубых глазах, когда они прищуриваются на меня.
— Но я не из таких.
Он выходит, закрывая за собой дверь с тяжелым щелчком.
Лев
19 лет назад:
— Ты трахаешься с мужчинами?
Голос Богдана эхом отдается от рифленых металлических стен его дерьмового маленького кабинета. В углу с потолка капает вонючая жидкость в грязное ведро. Здесь воняет мочой, дерьмом и, вероятно, другими телесными жидкостями. И все же, несмотря на все это убожество, я неподвижно стою лицом к лицу с королем.
Или, по крайней мере, с королем самого грязного, самого грубого, самого дерьмового района Санкт-Петербурга.
Тринадцатилетний я вопросительно моргаю.
— Прошу прощения?
— Ты трахаешься с мужчинами, da?
Мой рот сжимается.
— Нет, — рычу я.
Богдан — местный криминальный авторитет и хищный кусок дерьма. Я слышал ужасные истории о девочках моего возраста, которые попадают в его сети. Предложения крыши над головой, защиты, немного еды — и, возможно, героина. И в качестве оплаты они отдают ему все, что у них есть. Их души и их тела.
Он кусок дерьма и заслуживает смерти. Но я не ел пять дней и впадаю в отчаяние. И вот я здесь, прохожу собеседование для получения работы.
— Нет гребаным мужикам?
— Нет, — ворчу я. Учитывая мои размеры даже для моего возраста, я думал, что эта работа была силовой — носить оружие или водить машину для побега его команды. И все же у меня такое чувство, что это не та работа, которую ему нужно выполнять.
— Видишь ли, сейчас я снимаю кино.
Я киваю.
— Итак, я спрашиваю еще раз. Ты трахаешься с парнями?
— НЕТ, — шиплю я.
— Хм… — Богдан поглаживает подбородок. — Ты позволяешь парням трахать себя?
Я отмалчиваю свое "да".
— Нет.
Он хмурится.
— Тысяча двести рублей. Ты позволишь мужчине трахнуть себя за тысячу двести рублей, да?
Это сорок американских долларов. Может, я и умираю с голоду, но я съем свои собственные гребаные большие пальцы, прежде чем сделаю то, что он хочет, за сорок гребаных долларов.
— НЕТ, — Я плюю.
Его рот сужается.
— Тогда какого хрена тебе нужно?