Лиля смотрела на свечу через стакан с красным вином, и капли на стенках были как горящая кровь.
– Я приеду навестить тебя. И сообщу Дилтаду о том, где ты находишься. На твоё имя оформлена попечительская выплата. Четыре в месяц – это приличная сумма, и она не вызовет вопросов. Думаю, мы с тобой ещё увидимся. У меня с братом часто возникают... недопонимания, – сказал он, потирая подбородок. – Ну что же... Спокойной ночи, Лилэр!
Утром он проводил её до станции перекладных. Он пожал протянутую руку Лили, и она растроганно сжала пальцы.
Талли с грустью оглядывалась на Чирде. Лиля молчала, опечаленная расставанием с городом и Ларатом. Эти семь месяцев пробежали очень, очень быстро, наполненные звуками читара, который лежал теперь в коробе где-то среди багажа, размеченные "раз-два-три" Шатоса и разбавленные ежедневными заплывами в тёмное, неизведанное море арнайских изречений, похожих на заклинания.
– Говорят, каждые сто и тысячу лет эпоха меняется, – сказала Талли, когда город полностью скрылся за холмами. – Этот год – девятисотый. Что будет через сто лет?
– Что это тебя в философию понесло? – удивилась Лиля. – Талли, я беру тебя с собой, как свою ками. Если ты захочешь вернуться – только скажи. Я не такая госпожа, как твоя прежняя. Я могу и сама умыться, причесаться, наколоть дров, сварить похлёбку... Постирать вещи.
– Просто грустно уезжать. Я всё дальше от родных краёв. Я с востока, – пояснила Талли. – И с каждым новым местом я всё дальше на запад.
Лиля кивнула. Она понимала Талли. Иногда тоска по дому охватывала её, особенно одинокими дождливыми вечерами, когда она откровенно жалела о том обещании, что они с Ларатом дали друг другу.
Но по какому именно дому она скучала? Она уже и сама не понимала.
Постоялые дворы в течение двух недель проверяли её на прочность то отсутствием приличных комнат, то весёлым соседством с гулко храпящими торговцами, то неожиданным знакомством с клопами в матрасе. Лиля с ужасом и омерзением выскочила во двор и требовала сжечь матрас, но корчмарь лишь покивал и предложил им другую комнату, и Лиля остаток ночи спала в карете, радуясь, что не взяла вещи в комнату.
Она вспоминала безупречный сервис отелей и ровный асфальт, и тихо плакала по вечерам, когда, вылезая из тряской кареты, чувствовала, как каждый шаг отдаётся в разбитом, словно раздробленном на ухабах теле.
Но сама Эдера была прекрасна. Она своим видом будто затмила все тяготы и неудобства дороги. Лиля ехала, прижавшись щекой к стеклу, разглядывая всё вокруг. Балкончики, примостившиеся к стенам домов над светлыми улочками, были наполнены ароматом цветов и смехом девушек, которым парни, стоя снизу, наигрывали на мендере весёлые мелодии.