– Ты прямо как кирио, – смеялась она. – Те рубашки по два раза на дню меняют.
Лиля вспоминала Дилтада. Да, кирио чистоплотны. Запах пота от некоторых катьонте сшибал её с ног. На её счастье, тут к девушке нельзя подходить слишком близко. Не говоря уж о том, чтобы касаться немытыми вопреки запретам добра руками.
Площадь оглушила её, отвыкшую от шума и яркости, восклицаниями, музыкой и танцами. Какие-то невероятные акробаты на ходулях, жонглёры, шум и смех... Незнакомый парень вытащил её на площадку для танцев, и Лиля сначала упиралась, но потом внезапно лихая удаль охватила её. Праздник! Часто ли теперь в жизни бывают праздники?
Она плясала и подпрыгивала, стараясь повторить за пляшущей рядом девушкой фигуры танца, и ей почти удавалось. Парень смеялся над её ошибками, и Лиля тоже хохотала, а потом с какими-то девушками они вели хоровод вокруг фонтана на площади, ритмично ступая и хлопая под песню, восхваляющую плодородие земли, по-видимому, очень древнюю. Дудки и трещотки со всех сторон играли разные мелодии, и в этом весёлом хаосе Лиля постепенно растворялась, и её сердце билось в такт шагам очередного танца.
Пять оставшихся каштанов прыгали в её кармане. Хотелось пить. Она обернулась по сторонам и решительно направилась к дверям таверны, над которыми гордо значилось: "Две короны".
– Эй, – остановил её на входе пьяненький мужичок-охранник. – Женщинам нельзя!
Лиля нахмурилась.
– Я хочу всего лишь ачте или кипячёной воды, – пожала она плечами. – Если мне нельзя внутрь, пусть катьонте вынесет мне. Вот.
Она дала ему медяк, и мужичок радостно кинулся внутрь.
26. Уходить из любви в яркий солнечный день, безвозвратно
Лиля стояла, дуя на ачте, от которого в воздух поднимался густой пар. Из таверны доносился громкий смех и вскрики. Мальчишки носились по площади, гомоня, и робкие парочки стояли то тут, то там, пользуясь суматохой и толкучкой, чтобы поговорить, а то и совершенно случайно обняться, не нарушив норм морали, когда их толкнёт очередной подвыпивший гуляка.
Лиля поставила кружку на каменный столбик коновязи и сунула руку в карман. Каштаны были неописуемо вкусными, даже вкуснее тех, что она ела в Париже, и крупнее. Чёрт... Куда...
Каштан выскочил из пальцев. Лиля дёрнулась поймать его и замерла.
Сердце стучало в горле, и над верхней губой выступил пот.
– Держи, весёлая, – сказал Джерилл, выпрямляясь и протягивая ей подхваченный у самой земли каштан. – Что-то у тебя с руками. Как ни встретимся – всё роняешь.
Лиля стояла, унимая перевернувшееся сердце, и в носу щипало. Джерилл весело смотрел на неё из-под капюшона, и она протянула руку за каштаном, касаясь его пальцев, робко, будто это видение могло рассеяться от её прикосновения.