Они молча поели и поблагодарили Раду, и Верделл оставил на крыльце пару монет. Потом они молча оседлали лошадей и вывели их со двора.
– Аллар, Ташта! – Гнедой опустился на колени, и Аяна забралась на него. – Йере! Инни!
Всё так же молча они выехали из ворот деревни и поехали на запад.
– У нас осталось два с половиной месяца, – сказала Аяна, когда они миновали ещё очередную деревню и снова медленно поднимались и опускались по дороге, которую Конда назвал стиральной доской. – Верделл, а тут все дороги такие? Или только эта, южная?
Они снова нырнули вниз и через пятьдесят па вынырнули наверх, прошли по мосту над ручьём и снова нырнули вниз.
– Тут такая земля, – сказал Верделл. – Это из-за гор. Мне рассказывал один из матросов на «Ласточке», он был из этих краёв. Тут везде так, но на севере дороги чуть лучше.
Они спустились в низинку и поднялись на пригорок. По обеим сторонам дороги раскинулись рисовые поля, и люди убирали урожай, а слева высились горы с заросшими зелёными склонами.
– Сегодня первый день осени, – сказала Аяна. – Скоро год, как мы знакомы. И мы прошли от силы треть пути по Фадо.
– Я вообще против, чтобы мы так много за день проходили, – сказал Верделл. – Мы без длинных привалов так долго не протянем. Кирья, я боюсь за тебя, ты понимаешь это?
Аяна понимала. Пару дней назад дитя перевернулось вниз головой, и ей показалось, что она взорвётся изнутри. Она клала руки на живот и умоляла малышку больше не вертеться. Она помнила, как Сола рассказывала про роды, в которых дети лежат вверх головой.
Ей постоянно снился Конда. Эти сны мучили её. Её мучила боль в пояснице и то, что спать в перелесках становилось всё холоднее и неудобнее. Один раз лошади разбудили их, и Верделл потом сказал, что они, скорее всего, почуяли волков, а ещё, что волки здесь гораздо крупнее степных, и она испугалась.
– Я чувствую себя такой потерянной, – сказала она, и безнадёжность сквозила в её голосе. – По моим прикидкам, мы сейчас ближе к Ордаллу, чем к долине. Верделл, я больше не могу спать на земле. Мне холодно, и с утра каждая косточка болит.
Они уже проезжали несколько постоялых дворов, и им даже предлагали перекладных лошадей, но Аяна представила езду в тряской телеге по дорогам Фадо и вздрогнула. Верделл же покопался в кошельке и грустно помотал головой.
Ташта шёл, а она обнимала живот и пела малышке, и это утешало её.
Они так и шли по самой южной дороге Фадо, и, чем дальше к западу они продвигались, тем больше становились деревни и тем шире были дороги, уходящие на север от той, по которой они шагали.