Но зачем всё это? Ты всегда мечтал о брате-близнеце или же задумал нечто грандиозное? Связано ли это с сюжетом песен?
Было бы естественным желанием расспросить тебя обо всём, но я по-прежнему не знал, с чего начать, как подобрать слова. Мы поужинали роллами с едко пахнущим соусом, от которого мне весь вечер хотелось пить. Мне бы стоило радоваться: ты приготовил для меня ужин, лично для меня, сам ты! Но меня разбирали противоречивые чувства. А потом ты куда-то ушёл, а когда вернулся, в руках у тебя было здоровенное прямоугольное зеркало без рамы. И как только ты дотащил его?
Ты поставил зеркало у свободной стены напротив запрятанных под полиэтиленом скульптур, под высоко расположенными окнами. Его пришлось слегка наклонить, и от этого, если низко присесть, можно было увидеть отражение потолка. Несколько секунд ты ходил перед зеркалом, определяя, где встать, чтобы поместиться в нём во весь рост, потом толкнул меня на своё место. Я увидел худощавого чуть сутулого человека с чёрными волнистыми волосами до плеч, большими глазами, острыми скулами и с перекошенным от ужаса лицом.
— Эй! — крикнул ты. — Не порти моё лицо. Улыбнись, что ли.
Я попытался сделать то, о чём ты меня попросил, но получилось совсем не так, как у тебя, и твоё отражение в зеркале скривило губы в отвращении.
— Какого упыря! Ты можешь хоть что-то сделать нормально?! — ты в сердцах шлёпнул себя по ноге и завыл от боли, а, может, досады, потом завертелся, как волчок.
Я наблюдал за всем этим в отражении, и у меня родилась идея.
— Ференц, — тихо позвал я тебя, но ты всё равно услышал и подошёл. — Да, точно. Если ты будешь рядом, я смогу повторять твои движения. Можешь быть, как обычно…
— А я как? — фыркнул ты.
— Да… Нормально, так хорошо.
Ты закинул мне руку на плечи, уставился на своё отражение, надул щёки, сделал брови домиком и, в общем, сделал такое лицо, будто сейчас заплачешь. Или, точнее, словно ты изображаешь, что сейчас расплачешься. Я попробовал повторить, но тут до меня дошло, что ты пародируешь меня, и я пихнул тебя в бок, высвобождаясь из объятий.
— Ой, деточка обиделась, — ты помахал кулаками у глаз, будто вытираешь слёзы.
— Вовсе я и не обиделся, — возразил я. — Просто ты не помогаешь.
— Окей. Исправляюсь.
Ты сел у самого зеркала и позвал меня. Вблизи наши лица хоть и были теперь очень похожи, но всё равно отличий было море. Ты, видимо, тоже обратил на это внимание.
— Надо исправить тебе брови. Какие-то они у тебя неправильные. И это, — ты вытащил из моей причёски прядь волос и выпустил её на лицо, — тоже. Чё они вьются, как бабочки над цветком? Были же прямые.