Эмма лукаво улыбается, а затем грустнеет.
– Правда теперь поездка сына обойдется дороже.
– Что же изменилось?
– В деревне-то денег не водится, все в основном обмениваемся чем необходимо. Ваш муж вон за зайцев костер выменял. У нас все так делают. И сын уже готов был пешком уйти, потому что на лошадь-то откуда деньги? Пешком дольше намного, сложнее да и опаснее. Но тут прибилась к нам одна лошадка, будто услышал кто да послал в награду за все, что доброе делали. Да вот только...
Эмма грустно вздыхает, а я вдруг бледнею, зная окончание истории.
– Что только? – подгоняю, надеясь что в конце лошадь вернулась к ним, как и было мной запланировано.
– Лошадь эту украли, – Эмма сжимает губы, – никогда мы не запирались на замок. Ну кто запирается, когда в деревне кражу не спрячешь?
– Так почему не вернете? Чужаков-то не было, значит свои украли?
– Люди видели, как она сама пришла к чужим воротам. Но мы ведь дверь закрыли на засов, не вышла бы она сама. Берегли находку. Да и следы человеческие к нашему дому ведут. А вот от мельницы к лесу только лошадиные. Увел кто-то лошадь, вскочил на нее и в лес уехал.
– А зачем? – мямлю, потому что становится нестерпимо стыдно. Ну почему из всей деревни, жители которой косились на меня далеко не добро, я насолила именно этим милым и честным людям?
– Да кто ж знает? Только вот круг сделали и к дому своему привели, а когда мы сообразили и разбираться начали, снег пошел, следов-то и не осталось, а затем и вовсе метель.
Глупое животное, не могла вернуться к мельнице? Все нормальные лошади так делают, а эта прибредает куда попало.
И что же мне делать?
Я, конечно, над Вальтером могу измываться долго и с удовольствием, но вот пользоваться добротой Эммы, зная, что это я их обворовала? Так я точно не смогу.
Я заплачу им. Не то чтобы я купаюсь в золоте, да и сильно экономлю вообще-то, но на лошадь для них раскошелюсь.
Когда Эмма ушла, я еще долго лежала, глядя в потолок и размышляя как же мне искупить вину. Так и не нашла ничего оригинальнее золота, но от этого оно не становится менее действенным искуплением. По крайней мере в этом случае. Оставлю кошелек на их крыльце прямо перед уходом вместе с запиской и извинениями. Да, так будет правильно. Не признаваться же во всем сейчас, когда заперта с и без того недружелюбными людьми в каких-то катакомбах? Воровок обычно не жалуют, а тут и так все на нервах. И пусть я не воровала, а просто одолжила, но кто мне поверит? Найдут козла отпущения и будут рады.
Мои попытки временно успокоить совесть нарушает какое-то волнение за шторкой. Слышно плохо, а встать не могу. Напрягаю слух, узнавая в повышенных голосах назревающую склоку. Слов не разобрать, но в какой-то момент ссора перемещается в большой зал, сопровождаемая нарочито горестным завыванием какой-то женщины: