– Но, чтоб ты знал, – пытаюсь разрядить атмосферу шуткой, – даже если бы я работала шлюхой, я бы не смогла догнать тебя в твоих похождениях.
Если бы я могла, я бы подошла к нему и встала рядом, но все, что у меня сейчас есть, это мой подвешенный язык. Выручал меня столько раз, вот бы и сейчас сработало!
Вместо ответа Вальтер просто утыкается лбом в стекло. С облегчением улыбаюсь сквозь выступившие на глаза слезы. Пусть лучше сокрушается, чем жалеет и переживает мое прошлое.
Вальтер
Я так привык ухаживать за Лили, что не представляю, как буду без этого. Мою ей голову, пока она радостно шевелит пальцами ног. Не то, чтобы она была не в состоянии помыться сама, но отчего-то позволила мне.
У нас остался час до назначенного времени, когда я увижу своего настоящего отца, хотя трудно назвать настоящим того, кого не знаешь и никогда не видел.
– Если бы я знала, что восстановлюсь так быстро, заставила бы укусить меня намного раньше.
Улыбаюсь, сдерживая готовое сорваться «а я говорил». Как она вообще может оставаться в хорошем настроении после того, что рассказала? Но и этот вопрос не решаюсь задать. Каким нерешительным стал, сам охреневаю. Но и человек, и зверь во мне молчат, не в состоянии прокомментировать прошлое Лили, узнав которое я чувствую себя избалованным ребенком. И не могу больше злиться на маму за то, что ради Лили воспитала во мне все вот это понимание простых смертных, не присущее обычному двуликому, который живет не углубляясь в подробности, тупо деля мир на черное и белое. Глупо злиться на ту, которая научила быть лучше, чем ты мог бы быть. Если бы не она, не чувствовал бы сейчас себя кем-то капризным, кто мнил о себе невесть что, а на деле не прошел и десятой части того, что пришлось пережить вот этой вот улыбающейся и вечно над всеми насмехающейся девчонки. Сколько ей вообще?
– Сколько тебе лет? – уж это-то можно спросить без угрозы испортить настроение?
Лили в ответ фыркает и продолжает разминать пальцы ног, и когда я уже думаю, что ответа не будет, говорит:
– Почти девятнадцать.
М-да, а легче-то не стало. Хрен знает, на что я надеялся, но от мыслей, что на нее, почти ребенка, пускали слюни всякие упыри, и что хуже, сама она в этот момент была в ловушке, в груди снова просыпается глухое бешенство. Ее комментарий о моих похождениях успокоили, усыпили на время гнев, но концентрированный ком злости никуда не делся, и, как я сейчас вдруг понял, никуда уже не денется. Захотелось вернуть маму и вытрясти из нее правду, за что она поступили вот так с собственной дочерью? Что увидела моя приемная мать в будущем Лили такого, что отдала ее на воспитание улицам?