Тяжела ты шапка Мономаха!
Царь остановился и незаметно вздохнул — последний, уже третий по счету смотр шел полчаса, старинные традиции тут свято соблюдались. И как не хотелось царственному юноше быстро добежать до конца длинной цепочки нарядных девиц, но обряд по обычаю был медленным. А под сводами Грановитой Палаты остро ощущалась вся торжественность момента, ведь спустя четверть часа смотр закончится и вся Москва узнает имя той, что стала царской невестой.
Родовитые родители, все единого корня Рюриковичей, могли воспринять спешку при смотре личным оскорблением, и затаить на монарха лютую злобу. А там до яда в золотое блюдо или драгоценный хрустальный бокал недалеко, или до прямой измены царю один шаг…
После майских смотрин, где Федор увидел Агафью Грушецкую в чердачном оконце, юноша не находил себе места, охваченный непонятным томлением, которого он никогда еще не испытывал в своей жизни. Каждый день он вспоминал ту, в которую влюбился с первого взгляда, и боялся ошибиться в сердечном выборе.
И вот тут соломы в пламя полыхавшего внутри костра добавил боярин Милославский, пронюхавший о влюбленности юного царя. И мимоходом при встрече Иван Ильич бросил обидные слова — «мать ее и она сама во многих непристойностях известны!»
Известие ошеломило юношу, царь сильно огорчился, памятуя поведение старших сестер и тетки, которых только из-за почтения к царскому роду не называли «срамными б….ми девками».
Он в растерянности посмотрел на придворных бояр — а те наперебой стали утверждать в правоте Милославского. Случись это четыре года назад, Федор Алексеевич бы поверил навету, и приказал покарать недостойную девицу вместе с мамашей.
Однако за прошедшие года молодой царь научился многому, и, главное, отличать клевету и ложь от истины и правды. Милославскому выбор царем такой невесты был острый нож — боярин мог запросто оклеветать девицу и подсунуть свою ставленницу, чтобы упрочить позиции вблизи трона — ведь по матери-царице он родственник.
Так что Федор Алексеевич сдержался, и, находясь один в палате, вызвал к себе своих самых доверенных слуг — воспитателя Алексея Лихачева и постельничего Ивана Языкова. И приказал им осведомиться напрямую у дяди Агафьи. Придворные сразу же поехали выполнять царскую волю, и спустя два часа прибыли обратно в Кремль, донельзя смущенные.
Юный государь их стал расспрашивать, и вскоре из невнятных слов вырисовалась занятная картина. Посланцы ввалились прямо в кабинет Семена Заборовского, и там, смущаясь, блея и краснея, стали негромко рассуждать, как бы спросить его племянницу в столь деликатном деле про сохранность «девичьей чести».