«Повезло мне с женой — Софья образованна, преданна, умна. Да и само ее имя означает «мудрость». Все эти качества с лихвой искупают некрасивое лицо и рыхловатую фигуру — она природная царица, а не содержанка. К тому же уже сделала определенные выводы и стала заниматься спортом, так сказать — верховая езда этому способствует, как и тот нехитрый набор гимнастических упражнений, что я ей показал. Так что, надеюсь, местная мода на пышных красавиц ее не затронет».
Юрий обнял жену за хрупкие плечи, девушка обмякла под его хваткой, однако, судя по ровному дыханию, продолжала над чем-то размышлять. Он откинул пальцами густую прядь русых волос, прошептал ей на ухо, чуть повернув голову:
— Над чем думаешь, царица?! Учти — одна голова хорошо, но две лучше. Вместе решать проблемы будем!
— Да, государь, муж мой…
Софья приподнялась, поцеловала ему грудь и ладонь, и снова улеглась на плечо, обвив рукой за шею, прижавшись пышной, но тугой грудью, обжигающей словно печка.
— Знаешь, я осенью у твоего окна стояла во дворце — стекло огромное и прозрачное. На двор смотрела — там всегда жизнь идет, хоть какое-то развлечение. А так только книги и спасали, брат Федор, почитай, всю свою библиотеку повелел мне представить. Не с мамками же разговоры вести, и не с сестрами — из пустого в порожнее каждодневно переливать. Такая тоска брала порой, что хоть в пруду топись…
Юрий погладил жену по волосам, внимательно слушая ее горячечный шепот. За последние года он приобрел несколько полезных для правителя привычек, и набирался терпения — умение выслушать собеседника весьма полезно, а тут жена, что должна стать для него самым родным человеком, матерью его будущих детей.
— Царских дочерей невместно за князей выдавать — те и так в своих челобитных пишут, что де холопы они великих государей и челом бьют, всячески чины выпрашивая и вотчины. Так что для нас, царевен, только одна дорога — или в тереме вечно сидеть, или в монашеский постриг принимать. Мне с тобой повезло, любовь моя — ты православный государь, из рода древних галицких королей. Бояре наши, как спесью не раздуваются, но жаба быком никогда не станет. Ненавидят они тебя люто, самозванцем и мужицким царем меж собою именуют.
— Завидуют, Софа. Да их смерды в мои земли бегут каждодневно — они разор терпят. А не хрен над людом измываться — тогда и уходить в поисках лучшей доли люди не станут.
— Непривычно сие для меня — бояре опора трона, а у тебя мужики и казаки. Почто ты их к земле не прикрепишь, да дворянам не раздашь поместьями?! Ведь нельзя казацким укладом жить — ведь даже у иноземцев таких вольностей, как у нас тут, нигде нет.