Покачиваясь на воде, ругаюсь под нос словами, которыми раньше боялась даже думать и только потом замечаю как он на меня смотрит… Он совсем рядом, и свет полной луны падает прямо на нас: я вижу его слипшиеся от воды ресницы, влажные губы и понимаю, что не могу отвести от него взгляд тоже.
Это какая-то магия, жизнь словно поставили на паузу. Нет ни шелеста листвы, ни домов на том берегу, ни луны, ни звезд… Только он.
— Я же говорил, что будет жара, — произносит он и смотрит, смотрит, смотрит…
Невозможно противостоять вот такому его взгляду.
И он прав, мне уже не холодно — жарко, но по телу почему-то бегут мурашки.
Он же голый там! Совсем! Меня осеняет.
Чувствую как неумолимо краснею и радуюсь, что он не в состоянии это увидеть — для этого слишком темно.
— Идем на берег, — шепчу и два рывка доплываю до моста. Цепляюсь пальцами на прогнившие деревяшки, ощущая как он подплывает следом. Слишком близко.
— Тебе помочь? — кивает. — Выбраться.
— Спасибо, но я сама. Ты первый.
Недолго думая он подтягивается на руках и забирается за мост. Затем, сверкая голым задом, вразвалку шлепает на берег.
Пока он не видит, кое-как забираюсь тоже и, стыдливо прикрыв грудь, плетусь следом.
А вот теперь холодно. А еще стыдно. Все-таки я дура.
— Иди сюда, надо согреться, — он, с счастью, уже в трусах, разворачивает плед, и я, недолго думая, ныряю в него, кутаясь словно в кокон.
— А ты? — киваю на него.
— А мне нормально, — садится на траву. Словно неповоротливая гусеница, осторожно опускаюсь рядом.
— На, точно согреет, — тянет мне прихваченную со стола бутылку вина, и я, с благодарностью сделав внушительный глоток, возвращаю ему «домашнее крепленое». Он забирает… но не пьет. Ставит рядом. — Я не пью, — ловит мой взгляд, засовывая в рот травинку. — Вообще.
Не пьет? Кнут?!
Человек, который, если верить слухам, вкачал в себя все, что горит, дымится и течет по венам?
А ведь если подумать, я не видела, чтобы он что-то пил. То есть, не смотрела специально, но со стаканом в руках не замечала.
— Ты чем-то болен?
— Почему сразу болен? Просто не пью. Разум должен быть чистым.
— А… — признаться, я ошарашена, и он замечает мое удивление.
— Да, я знаю, ты, наверное, думала, что я алкоголик и наркоман. Все так думают, я привык.
— Ну… если честно, ты даешь много поводов так о себе думать.
— Слухи — оружие массового поражения. Особенно если ты сам их распустил, — в свете луны его зубы сияют белоснежным неоном, а потом он перестает улыбаться, и моя неосознанная улыбка испаряется тоже. — Наша с Анрюхой мать пила. И это было… хреново. Лерка тебе не рассказывала? Вы же болтали о чем-то, — цепляется за меня взглядом, и я ежусь.