. Она была его куклой десять лет, а потом они расстались, потому что…
В гостиную вернулся полицмейстер. Лариса Алексеевна захлопнула альбом и так подскочила, что стул упал.
– Ляля, я так по тебе скучаю! Я любил, люблю и буду любить только тебя! Все эти годы моя жизнь…
Он попытался её обнять, но Лариса Алексеевна залепила ему такую затрещину, что он опешил.
– Это ты по большой любви самому великому князю порекомендовал именно моё предприятие для удовлетворения нужд его юнкеров?
– Лара, там моих рекомендаций не спрашивают. Просто верхушке известно, что у тебя самые здоровые девочки.
Он увидел альбом, отлично ему знакомый. Это был его подарок. Хотел было взять, но она опередила, схватив и прижав к груди.
– Андрей, уходи!
Полицмейстер смотрел на хозяйку публичного дома с такой крепкой смесью чувств… Не существует любви без ненависти, и что из них что порождает – неизвестно. Наверняка Господь хотел любовью облагодетельствовать человека, но ничто не приносит человеку столько лиха, сколько приносит любовь. Или человек не понял замысел Творца.
– Убирайся!
Страсть в его очах потухла, уступив место тлению застарелой горечи. Он поклонился, развернулся и вышел. По-военному чётко и по-начальственному презрительно. Разрыдавшись, Лариса Алексеевна достала из потайного кармашка альбома недавно сделанную фотокарточку. На ней был тот же роковой офицер, разница была лишь в форменной одежде. На старом Андрее был офицерский мундир гренадерского корпуса русской армии. Молодой Андрей был в форме студента Женевского университета.
С материнской нежностью поцеловав карточку молодого Андрея, Лариса спрятала её в потайной кармашек, отправила альбом в секретер, привела себя в порядок и отправилась заниматься делами. Прибыль сама себя не принесёт. В особенности теперь, когда три дня в неделю девки будут работать на износ за веру, царя и отечество!
Алексей Фёдорович стоял у раскрытого окна, испытывая чудовищную неловкость, из рук вон плохо пытаясь её скрыть. В его исполнении это более всего походило на ажитацию. Состояние двигательного возбуждения и эмоционального подъёма. Хотя впору духом было падать. Но кто поднимет?!
В кабинете профессора стоял тот характерный запах, что приносят на себе золотари. На пороге маячил типичный представитель этой почётной профессии, без которой любое людское скопление превращается в загаженное ретирадное место. И аристократы, и простолюдины, и гении, и злодеи снабжены Творцом одной и той же «инженерной системой». Если что-то на самом деле и отличает человека чести от человека прямоходящего, так это отношение к отхожему месту. У профессора в голове совершенно неуместно вертелся пассаж, услышанный им ещё юным студентом Военно-медицинской академии во время первой лекции по заразным болезням, склонным вспыхивать в больших скоплениях людских масс. Убелённый сединами прижизненный медицинский классик рассказывал аудитории об эпидемиях, охвативших русскую армию во время Русско-турецкой кампании 1828–1829 годов, и в особенности о кошмаре осады Варны, когда дизентерия унесла больше жизней, чем военные действия. Особо отмечал он, что куда реже болели офицеры, нежели простые солдаты, и просил логически помыслить, отчего так. Студиозусы выдвигали предположения, которые одно за другим отвергались академиком. Пища лучше? Нет. Из одного котелка. Условия лучше? Нет. Такие же.