– Так уж и русский? – не без той же подковырки парень перебил бабу.
– Русский! – припечатала она так, что тот захлопнулся. – Русский хирург Яков Бертович Зельдович опубликовал работу аналогичной тематики, но куда более глубокую…
– В журнале «Врач» ещё в тысяча девятисотом году… – подхватил слова бабы-командирши ещё один паренёк, менее видный, чем первый, неясный, таких на Руси испокон веку не любят. Вроде и русский, а не из татар, не из свеи[18], но мало ли какая переводня[19] на такой-то псарне!
Баба одобрительно кивнула переводне, на что породистый кобелёк, беспрестанно колотивший перед ней правилом[20], бросил на непростую дворнягу недобрый взгляд.
Амиров любил собак, всё сейчас смешалось в голове у бедолаги – капуста с косой, и люди, и звери, и боги. Ему что-то укололи перед тем, как привели сюда, уложили калачом на столе, в чём мать родила, стыдобища какая… Если перед людьми. Со зверями и богами – иначе, нет стыда, ажно страх стал отпускать. Косой! Капусту! Животики надорвёшь! Амиров хмыкнул. Умнейшая сука ослепительнейшего экстерьера бросила на него внимательный взгляд, повернув красивую голову чуть набок.
– Справедливости ради, Зельдович равным образом работал ниже пояса. Так что, Дмитрий Петрович, упомянутые Александром Николаевичем эффекты имеют место быть. Локация нашего вмешательства предполагает блокаду дыхательных мышц, включая диафрагму.
– Как же он будет дышать?! – воскликнул кобелёк.
В дверном проёме появился славный мужик Иван Ильич, с которым Амиров успел перекинуться на перекурах несколькими словами между приступами кашля. В руках у славного мужика был двуручный кузнечный мех с неясными деталями, инженерия которых – а мебельных дел мастер Амиров в рукоделии разбирался – предполагала будто бы надевание меха на человеческую морду. Сука бросила кобельку, кивнув на странные меха:
– Вы будете дышать за него!
– Переделал я, Ваша Светлость, по чертежу. Все клапана, всё справно, я рукастый! – важно произнёс Иван Ильич.
– Вы и головастый, мой дорогой друг! – без ничего эдакого, уважительно ответила ему баба-командирша.
Амирову стало так хорошо, вроде на богослужении побывал, справном таком, с рукастым-головастым попом-мужиком. Покоем укрыло. Командирша обошла его, свёрнутого калачом, кругом. Стала тешить чуть повыше голого зада. Но срамота сия не смущала Амирова. Все конфузы он поистратил ранним утром, надрывно выкашливая:
– Что ж вы меня всё мучаете, господа хорошие! Худо мне, мочи нет! Вчера тащили, сегодня тащите! Дайте помереть по-людски!
Он и сейчас залаял – над этим он был не властен.