– Их-то за что? – он кивнул на девочек и на мать. Все были мертвы. – Почему? Зачем? Разве это справедливость?!
В коридоре послышались шаги и бодрые восклицания, хотя и несколько фальшивые – что было понятно, учитывая, что главе семейства пришлось пережить в кабинете полицмейстера:
– Почему двери нараспашку?! Папочка обедать пришёл, и никто к нему не бежит! Где мои дорогие Мусечка и Лапочка? Где мои обожаемые Лапочка и Мусечка?!
С этими словами Аврутов зашёл в столовую. Васильева как раз поставила тарелку перед средней девочкой.
– Приятного аппетита, мадемуазель Мусечка! – ласково произнесла она.
Достала из кармана фартука большой, остро отточенный нож для разделки крупных фрагментов говяжьих туш. Обратилась к Владимиру Сергеевичу:
– Мою требуху можете собакам кинуть. Обещание про Катеньку не нарушьте, – и направилась к хозяину, который не мог ни пошевелиться, ни слова вымолвить.
Господин Кравченко мог и двигаться, и говорить. Он был ловок и силён. Но отчего-то он закрыл глаза. Открыл он их только когда закончилась последовательность характерных звуков: острый нож засаживается в плоть умелой рукой – падение грузного тела, острый нож засаживается в плоть умелой рукой – падение грузного тела.
Убив Аврутова, Татьяна Васильева покончила с собой. Бессмысленно соблюдать заповеди того, кто умер, не выдержав страданий тех, кого создал.
Выйдя из подъезда, Владимир Сергеевич подошёл к дворнику.
– Вызывай городового, я обожду. Только вот что, любезный…
– Вы пришли сразу следом за господином Аврутовым! – перебил понятливый дворник.
Покуда совершались положенные протоколом действия, пока Владимир Сергеевич произносил нужные слова, давал необходимые показания, у него в голове крутилась преглупая цитата из тургеневских «Отцов и детей»: «русский мужик бога слопает».
Спать господин Кравченко не мог, да и права не имел – сегодня было его дежурство. Он сидел на ступеньках один-одинёшенек. Безнадёжно уставший человек, уверовавший в отсутствие всякого смысла в жизни. Из конюшни вышел Иван Ильич, подошёл, присел рядом.
– Светать уж начинает… Вы бы прилегли, Владимир Сергеич. Чё всё без толку вдаль глядеть? Как говорят: туда гляди, куда ногами идти.
Фельдшер посмотрел на госпитального извозчика. И такие горечь и бессилие были в его глазах, что Иван Ильич мимо воли чуть отшатнулся.
– То-то и оно, Иван Ильич, – констатировал он без отчаяния. – Они осатанеют – и кончится Россия. Не без основания осатанеют. Всё до основанья и разрушат. Разрушение справедливости не знает.
– Умеете вы нагнать страху-то! – хохотнув, извозчик шутливо толкнул Владимира Сергеевича плечом. Добавил серьёзно: – Но человек-то знает.