Пустота заняла место бессмертной субстанции. Её оставила за собой непоправимая кончина лидера. Очевидно, эта пустота слишком болезненна, чтобы её сохранять, особенно, если лидер обладал мощной маной или был олицетворением какого-то великого героического проекта, что вёл за собой людей. Нельзя не задуматься о том, как одно из самых передовых научных обществ 20-го века прибегло к достижениям методов Древнего Египта - мумификации, с целью забальзамировать лидера своей революции. Кажется, что русские не смогли отпустить Ленина даже после его смерти и поэтому похоронили его как вечный символ бессмертия. Это, якобы «светское» общество, что совершает паломничество к могиле и хоронит своих героев под «священной стеной» Кремля, в «священном» месте. Независимо от того, сколько церквей закрыто или как лихо заявляет о собственном гуманизме лидер или общественное движение, никогда не будет ничего до конца светского в человеческом страхе. Человеческий ужас - это всегда «священный ужас» - поразительно уместная популярная фраза. Ужас всегда относится к крайностям жизни и смерти.[52]
Онтологические мотивы-близнецы
Многое из того, что мы уже сказали о переносе, выставляет человечество в нелестном свете; настало время сменить тон. Действительно, перенос - это отражение трусости перед лицом как жизни, так и смерти, но он также отражает наше стремление к героизму и саморазвитию. Это выносит наше обсуждение переноса на совершенно другой уровень, и на этой новой точке зрения я хочу задержаться.
Одна вещь всегда поражала человека, - его собственное стремление к добру, внутренняя чувствительность к «тому, как всё должно быть», и мучительно тёплое и тающее влечение к «правильности» в красоте, добре и совершенстве. Мы называем эту внутреннюю чувствительность «совестью». Для великого философа Иммануила Канта это была одна из двух возвышенных тайн творения, этот «моральный закон внутри» человека, и не было никакого способа объяснить его возникновение - он просто был дан. Природа несёт это чувство прямо в своём собственном «сердце», в глубинах живущих организмов. Это самочувствие в природе более фантастично, чем любой научно-фантастический факт. Любая философия или любая наука, которая хочет рационально вести разговор о смысле жизни, должна принимать этот факт во внимание и относиться к нему с величайшим почтением - что понимали мыслители 19-го века, такие как Винченцо Джоберти и Антонио Росмини. [53] Любопытно, что эта важнейшая онтология организменного самочувствия, которая была центральной темой для таких мыслителей как Томас Дэвидсон и Анри Бергсон, едва вызвала отклик в современной науке, пока не появилась новая «гуманистическая психология». Уже один этот факт, как мне кажется, объясняет невероятное бесплодие гуманитарных наук в наше время и, в особенности, их готовность манипулировать человеком и отрицать его. Я думаю, что истинное величие вклада Фрейда проявляется, когда мы видим, что оно напрямую связано с этой традицией онтологической мысли. Фрейд показал, как определённые правила добра или совести были встроены в ребёнка в данном обществе, как он изучает правила хорошего самочувствия. Показав искусственность этих социальных правил для хорошего самочувствия, Фрейд наметил мечту о свободе Просвещения: разоблачить искусственные моральные ограничения на экспансивное самоощущение жизненной силы.