Гувернер Глинки Кюхельбекер был среди восставших на площади рядом с руководителями. Участниками восстания оказались его друзья по пансиону Степан Палицын и Михаил Глебов. Последний был приговорен к каторге.
О знакомстве Глинки с мятежниками пишет в воспоминаниях граф В. А. Соллогуб: «Глинка еще юношею попал в общество отборной молодежи, частью дорого поплатившейся после бессмысленного возмущения за свой святотатственный патриотизм».
Это было время, когда…революционные стихи Рылеева и Пушкина можно (было) найти в руках у молодых людей, в самых отдаленных областях империи. Нет ни одной благовоспитанной барышни, которая бы не знала их наизусть, ни одного офицера, который не носил бы их в своей полевой сумке, ни одного поповича, который не снял бы с них дюжину копий… Целое поколение подверглось влиянию этой пылкой юношеской пропаганды.
…Пусть юноши, своей не разгадав судьбы,
Постигнуть не хотят предназначенье века
И не готовятся для будущей борьбы
За угнетенную свободу человека.
Пусть с хладною душой бросают хладный взор
На бедствия своей отчизны
И не читают в них грядущий свой позор
И справедливые потомков укоризны.
Они раскаются, когда народ, восстав,
Застанет их в объятьях праздной неги
И, в бурном мятеже ища свободных прав,
В них не найдет ни Брута, ни Риеги
[1].
Глинке был 21 год. 14 декабря он пробыл несколько часов на Сенатской площади и ушел оттуда незадолго до развязки.
А тут пошли аресты; «того-то взяли», «того-то схватили», «того-то привезли из деревни»; испуганные родители трепетали за детей. Мрачные тучи заволокли небо.
Кюхельбекер скрылся. Его разыскивали…
Глинку вызвали на допрос, но отпустили…
В конце декабря Глинка уехал в Новоспасское.
Первые годы, следовавшие за 1825-м, были ужасающие. Потребовалось не менее десятка лет, чтобы в этой злосчастной атмосфере порабощения и преследований можно было прийти в себя. Людьми овладела глубокая безнадежность, общий упадок сил.
Глинку в те дни не покидала безысходная тоска. Он сочинял, и в музыке сказывались его боль, смятение, тревога, печаль.
По вечерам и в сумерки любил я мечтать за фортепьяно. Сентиментальная поэзия Жуковского мне чрезвычайно нравилась и трогала меня до слез.
К этому времени относятся романсы Глинки «Светит месяц на кладбище» и «Бедный певец» на слова Жуковского.
Бедный певец
О красный мир, где я вотще расцвел,
Прости навек; с обманутой душою
Я счастья ждал — мечтам конец;
Погибло все, умолкни, лира;
Скорей, скорей в обитель мира,
Бедный певец!
Что жизнь, когда в ней нет очарованья?