Ямщик наш… певал финские песенки, был в веселом расположении духа и порою разговаривал с нами по-русски…
…покуда перепрягали лошадей, мы заметили, что Михаил Иванович с карандашом в руке и листком бумаги что-то пишет, а его возница перед ним поет какую-то заунывную песню.
Эту мелодию много лет спустя использовал Глинка для баллады Финна в опере «Руслан и Людмила».
Тогда же примерно на одном из дружеских вечеров слышал Глинка, как исполнял персидскую песню секретарь персидского принца Хозрева-мирзы…
Этот мотив послужил мне для хора Ложится в поле мрак ночной в опере «Руслан и Людмила».
Мечты о путешествии в дальние страны давно занимали мысли Глинки. В поездке за границу надеялся он расширить свои музыкальные знания, связи. Надеялся он и на поправку здоровья с помощью европейских врачей. Отец, содержавший Глинку, не сразу дал ему согласие на путешествие. Родительское разрешение было получено в феврале 1830 года. Оформлены необходимые бумаги для выезда в Германию и Италию «сроком на три года для излечения». В товарищи пригласил себе Глинка певца придворной капеллы Н. К- Иванова, собиравшегося поехать учиться пению в Италию.
Осмеливаюсь представить, что известный Вашему превосходительству своим талантом и познаниями любитель музыки г. Глинка отправляется в мае с. г. в Италию и предлагает мне свое товарищество, которое для достижения моей цели будет весьма полезно.
Из заявления Н. К. Иванова, поданного директору придворной капеллы Ф. П. Львову
К выполнению намерения Иванова представляется весьма удобный случай, ибо один смоленский помещик Михайло Глинка, титулярный советник в отставке, страстный охотник до музыки, и часть сию весьма знающий, предлагает ему свое товарищество, едет же он, Глинка, в будущем мае из России в Емс взять курс лечения, а оттуда в Неаполь или Милан, в академии учиться вообще музыке.
Ф. П. Львов — министру двора П. В. Волконскому
Итак, в пятницу 25 апреля 1830 года я и Иванов выехали из села Новоспасского. Матушка провожала нас до Смоленска. Из Смоленска до Бреста-Литовского сопутствовал нам зять мой… Яков Михайлович Соболевский и человек Алексей (скрипач). Это было в начале мая; было холодно, шел снег, я чувствовал усталость после каждого перегона и в первые дни часто останавливался, чтобы полежать и отдохнуть на станциях. Впоследствии дело обошлось, и в Бресте я уже ходил довольно свободно. Здесь мы простились с братцем и Алексеем и… отправились вдвоем в Варшаву. Оттуда в коляске… в Дрезден.