– Ты невменяемый, что ли, Вишневецкий? – вдруг услышал он свой собственный голос. – Свет переливается? Да сейчас любой школьник такую штуку сваяет, светодиодная лента, небось, внутри на батарейках. Запахи и улыбочки потусторонние – это, брат, знак: пора завязывать с выпивкой! Это ж просто шутка чья-то идиотская! Да это, наверняка, Данильченко постарался. Вот мразь прыщавая…
Вишневецкий озлобился, сбросал куски оберточной бумаги вместе с маской в коробку, закрыл крышку и бросил на стол Данильченко. «Спасибо, сдачи не надо!» – написал размашисто на коробке. Пусть этот недоносок сам разбирается со своими шуточками. Потом переоделся, быстрыми движениями начерно снял с лица грим и вышел из комнатки, хлопнув дверью, радуясь и досадуя одновременно, что Данильченко не попался ему на пути.
Вечер он провел дома один, обильно подливая себе и закусывая колбасой «Останкинской» без хлеба, потому что хлеб закончился. Утро было законным выходным, но уже с восьми часов пошли телефонные звонки. Вишневецкий раскрыл с трудом глаз, глянул на экран: Сугубов. «Да ну вас всех!» – прорычал он мигающему экрану и завалился обратно на диван.
Проспал он почти до обеда, когда его снова разбудило знакомое пиликанье.
– Ну? – почти риторически спросил Вишневецкий.
– Вася! Ты куда делся? —гаркнул в ухо Сугубов.
– Законное право мое, выходной!
– Ага, право. Ну-ну… В общем, Вася, тут такое дело. Симонян ставит «Фауста». Вот так, резко. Да, так бывает… Главное, мы с тобой, как раз вчера… Ну, неважно, оказывается, давно была задумка. Всех срочно сегодня собирал. Я тебе честно звонил, но тебя ж с собаками надо искать по субботам!
– Что я пропустил? – протрезвел Вишневецкий.
– Много ты пропустил, Вася. Много. Фатально. В общем, роль Фауста, понятно, у Колодникова. А Мефистофеля… Он хотел тебе Мефистофеля дать! Шанс, понимаешь, шанс хотел тебе дать! Но раз тебя не было… Короче, Данильченко Мефистофеля будет играть! Уж не знаю, за какие такие заслуги, но факт. Я ему говорю: «Отдай Вишневецкому, отступись, твое время еще придет, тут опыт нужен, фактура!» А он мне: «В миг все исполнятся мечтанья, вся слава мира – твой удел!» Что к чему? С ума сошел, видно, на радостях. В общем, такие дела, Вася. Ты это, не вздумай там ничего, понял? Эх, такой шанс…
Вишневецкий нажал отбой. Ему стало душно, он открыл окно. Поток свежего воздуха на миг сбил дыхание. Потом опять пахнуло серой, следом – корицей и перцем, от которого (от него ли?) вновь защекотало в носу. Откуда-то с нижних этажей послышались звуки музыки, сопровождаемые оперным пением. Вишневецкий вслушивался, пока отчетливо не различил густой бас: