– Она была так жестока!
– Это была жестокость птицы, рвущейся из силков – за тенётами она не видела ничего, кроме желанной свободы.
– Вы служили ей…
– Я не жалею о том, что было. Жалею лишь о том, чего не стало.
Гвен недоумённо уставился на короля, устало роняющего слова.
– Ну что ж, вот ты и проснулся, мальчик. День давно занялся, пора и нам начинать свой.
С того дня пошло его ученичество. В горах снова подморозило, снег лежал ломкими острыми сугробами – просевшими, но не исчезнувшими, а в холмах, куда Гвен ходил теперь за хворостом, он стаял до пожухлой травы и островков земли, проглядывавших влажными пятнами в полдень. Здесь росло много кустарников, а деревья почти не встречались, но Гвен теперь знал, что в самых густых зарослях полно сушняка – отмерших с осени веток и сучьев, которые радостно вспыхнут в очаге, ибо отжили своё, и весна не принесёт им пробуждения.
Юноша любил сидеть на одной из самых высоких здешних вершин и смотреть на замок, зыбким силуэтом виднеющийся отсюда. Любил он и бродить под его ветшающими сводами и рассказывать после своему седому учителю, что нашёл, что заметил, о чём подумал, касаясь тех или иных предметов. Утвари и предметов роскоши осталось мало – всё распродано было в тщетной попытке удержать людей, купив корм для стад, истощивших окрестные пастбища и землю вокруг… Лишь уцелевшие гобелены рассыпались под его пальцами, да латы надрывно скрипели, не желая размыкаться.
– Твой замок спит, король, – однажды сказал он и посмотрел на старика в кресле у огня. – Давным-давно уснул он.
– Да. Едва я ступил за его порог, как иные хозяева завладели им – забвение и время. Да ещё мыши.
– Так почему ты ушел? Почему покинул его!
– Нет-нет. Я не о том уходе. Не о первом. Тогда он дождался моего возвращения. Как и горстка слуг и тех, кто ещё верил в меня, кто ждал денег, присылаемых ежегодно – на закупку скота, корма, инструментов, семян.
– А когда же… Когда же вы ушли во второй раз?
– Лет двадцать тому назад. Перебрался жить сюда, в сторожку. Стал привратником.
– Двадцать лет! – тихо охнул юноша.
– Я очень стар, Гвен Тилори. Лишь мой замок древнее меня. Но мой век отмерян не мной, и хотя я чувствую, что конец близок, а всё никак не приду к нему… Видишь ли, я должен сперва закончить историю. Свою историю. Я пытался написать о том, что было с королём одним, когда он маски лишился и вернулся домой. А ничего не было с ним. Всё осталось там – в стылой ночи, когда ведьма маску красную смыла. Вся моя жизнь была – странствия. Пусть и по призрачной, ложной дороге – к королевне – но я шёл и повстречал ведьму Ясную, а она дала мне то, что я искал: маску, чтобы скрыть королевскую масть, и свою веру в меня. Этим я и жил. А лишившись этого, перестал идти, жить перестал… Я и земли свои не уберёг. Королевство моё рассыпалось песком и пеплом. Подданные ушли, хотя, вернувшись, я из жил рвался, чтобы эти скудные земли защитить и наполнить. Но, видно, прошло моё время, и время расцвета моей земли осталось в прошлом – тогда, когда мой прадед заложил камень этих ворот, когда пастбища были изобильны, а рудокопы находили всё новые жилы, когда через горные тропы шли караваны за нашей шерстью и нашим железом… Когда же я принял от отца корону из этого самого железа, рудники уже опустели, хорошие пастбища стали так далеки, что всё чаще и люди, и овцы не возвращались сюда в горы, а оставались в низинах. Так и разошлись один за другим… Сначала молодые, чья кровь так же, как моя, жаждала странствий и воли, затем старики – одних забрали дети, другие ушли в иные дали – вечные…