И я уйду следом – в свой час. Нет, не волнуйся, ты не останешься один. Нам еще зимовать вместе, ждать, когда земля уснет под ледяной коркой, ждать, когда ночь и день сравняются, а когда переживём эту самую долгую ночь в году, тогда и…
Старый король замолчал, пряча лукавую улыбку на губах. Гвен порядком взволнованный этим странным разговором, не утерпел и брякнул:
– Что же будет тогда, в канун Нового года? Что?
– Марта придёт. Принесёт праздничный ужин и подарки.
– А-а-а, – разочарованно протянул юноша и отвернулся от очага к столу.
Дни тянулись в тихом зимнем однообразии, Гвен шил себе куртку и штаны – старик отдал ему новое зеленое сукно и старый плащ с широкими кожаными вставками. Гвен уныло тыкал иголкой, попадая больше по пальцам, чем в неумело намеченные швы. Старый король просил его сходить в тронный зал, осмотреться там, но ноги каждый раз несли его прочь от ветхих стен, припрошенных снегом. Прочь, в холмы. Он все чаще смотрел на далекие огни домов, рассыпавшихся горсткой в низине. Но идти туда не решался. И в замок не шёл. Промерзал до озноба на сыром ветру пустоши и возвращался в сторожку пить горячий грог или бледный травяной отвар – смотря, какое настроение было у хозяина дома.
Декабрь перевалил за половину, дни стали так коротки, что, бывало, выйдешь за хворостом, а возвращаешься уже в сумерках – синих, холодных, неприветливых к одиноким путникам.
Гвен как раз поднялся на западную дорогу, ведущую прямо к замку, как услышал позади себя поспешные тяжелые шаги и приглушенный окрик: «Постой!..» Он обернулся, вглядываясь в сизую темноту. По тропинке между холмами поднималась женщина, закутанная в шаль и капор, скрывающий лицо широкой оборкой. Руку ей оттягивала внушительная корзина, повязанная ярко белеющим в сумерках платком. Гвен остановился, поджидая путницу. По небу тянулись рваные полоски серых облаков, чуть подсвеченных малиновыми отблесками заката, сейчас солнце канет за край земли и станет совсем темно, пока ветер не разгонит облака и не откроет звёзды и робкий серпик луны.
– Спасибо, что подождал, но мог бы, – тяжело отдуваясь, путница ступила на мощеную дорогу, – но мог бы и спуститься помочь мне.
Голос у нее был молодой, звонкий и порядком рассерженный. Она поставила корзину на землю и вскинула голову, сдвинув шерстяной капор на затылок. Юное свежее лицо раскраснелось от быстрой ходьбы и подъёма, растрёпанные волосы каштановыми завитками обрамляли его, серые глаза смотрели сердито и лукаво, маленький рот кривился, сдерживая улыбку. Прямой аккуратный нос в россыпи веснушек завершал портрет незнакомки. Гвен потупился, отступая, красота девушки и её появление были так неожиданны, что он не знал, куда себя деть, но пока она, тяжело дыша, поправляла свой капор, совладал с собой, повёл плечами, поправляя короб с хворостом, снял шапку и поклонился: