У меня же было такое ощущение, будто прошло сто лет, не меньше.
— Как мы здесь оказались? — не поняла я, резко садясь и сбрасывая руку артефактора со своей шеи.
— Я нас вывел. Ты, конечно, тяжелая со всеми этими кирками, но не настолько, чтобы тебя не дотащить.
— Сам ты тяжелый! — возмутилась я.
— Я еще тяжелее, да. Особенно характером, — покорно улыбнулся аристократ.
— А что со старухой-нежитью?
— Ничего.
— В смысле — ничего?
— Я ее убил, — его голубые глаза оставались абсолютно безмятежными.
У меня челюсть отвисла.
— КАК?! — взвыла я.
Он прищурился:
— Тебя технические подробности интересуют? Или это просто способ показать, что ты шокирована? Если первое — что ж, и такой артефакт у меня тоже нашелся. Если второе — я польщен столь бурной реакцией.
— Но ты… Ты ранен?! Она пырнула тебя?
Я вдруг поняла, что все эти бурые пятна, покрывающие лицо и руки артефактора — это вовсе не грязь.
— Нет. Я не ранен. Тебе показалось.
— А откуда все эти дыры на рубашке?
— Сам на груди разорвал — победу праздновал, — на полном серьезе сказал Тилвас.
Я хотела еще что-то спросить, но тут меня резко повело вбок из-за головокружения — сказывались последствия яда цавраску. Я невольно прилегла обратно под куст, изо всех сил делая вид, что так и было задумано, а Талвани нахмурился:
— Как ты себя чувствуешь?
— Хуже, чем хотелось бы, — не стала лукавить я.
— То есть возвращаться на праздник и вновь танцевать мы не будем?
— Грязные и обвешанные краденым добром-то?... Да, это было бы триумфальное появление, что уж тут сказать.
— Я люблю эпатаж.
— Я заметила, — слабо пробормотала я, вновь прикрывая глаза.
Держать их открытыми было невозможно: посмотришь вправо — там неуместно джентельменская рожа Тилваса, посмотришь прямо — звезды, ходящие ходуном, а слева вообще какая-то обшарпанная стенка. Совсем не то, что требуется умирающему человеку.
— Понятно, — вздохнул артефактор.
Я не успела спросить, что именно ему там понятно, как он сгреб меня в охапку, поднял, установил условно вертикально и эдак по-братски закинул мою руку себе на плечо.
— Идем-идем, — подбодрил он. — Надо добраться до места встречи с Мокки, а там уже туда-сюда, завалимся в какую-нибудь карету — и домой. Точнее, в гостиницу. Нескольких часов не пройдет, как окажешься в кровати. Закажем тебе чай — или что там приболевшая преступность хлещет — накроем этим мерзким одеялом из гусиного пера… И жизнь наладится.
Голос у него был на удивление дружелюбный. Даже странно.
— Ого, — пробормотала я, плетясь вслед за ним вдоль замковой стены. — Ты что, провинился в чем-то, Талвани? С чего такой милый тон?