Еще не полностью придя в себя, я спешу добить противника — и допускаю совершенно глупую, дурацкую ошибку, от души рубанув по умело подставленному под удар умбону! С громким лязгом моя сабля раскололась, оставив в руке обломок клинка, на коий я оторопело, с ужасом уставился, еще не веря в произошедшее…
— Еруслан, стой!!!
Отчаянный и одновременно с тем грозный девичий окрик заставил вскочившего на ноги дружинника задержать уже занесенную для удара саблю! А меня он наоборот подстегнул: отбросив бесполезный обломок и одновременно с тем разжав пальцы на ручке-перекладине щита, я резво ныряю под вооруженную руку противника, и, чуть присев, крепко обхватываю его корпус сбоку. Наваливаю поединщика на себя — и тут же резко распрямляю колени, спружинив на них, и одновременно с тем изогнув спину, словно пытаясь встать на мостик! Лихо ругнувшись — тяжелый ведь, зараза! — и уже падая на спину, я разворачиваюсь в полете лицом к земле, в то время как Еруслан смачно впечатывается спиной в утоптанную площадь…
Не знаю, как смотрелся прогиб со стороны, получился ли он чистым, или нет, но жахнулся об землю грузный дружинник крепко, охнув от удара! Более увесистый щит он выпустил, а вот саблю удержал — но клинок оказался зажат моим телом…
Обвив предплечьем левой все еще вооруженную руку дружинника и зафиксировав ее под локтем, я резво разворачиваюсь на пятой точке, заправив правую ногу под лопатку поединщика, а левую закинув сверху, фиксируя узел. И тут же встаю на мостик, ломая локтевой сустав противника! «Рычаг», конечно, получился не особо чистым — но не успевший никак сконтрить Еруслан (еще бы, без опыта в единоборствах, это тебе не сабелькой махать!) вскрикнул от резкой боли, выпустив рукоять клинка! Одурев от выброса адреналина в кровь, я тут же выхватил из поясных ножен нож, желая добить поверженного врага, но тут вновь раздался резкий окрик княжны:
— Не смей!!!
Девичий голос стегнул по ушам, словно кнут, заставив меня замереть — а уже секундой спустя глядя в расширившиеся от страха глаза Еруслана, я словно бы прозрел, ужаснувшись собственной кровожадности! Неуклюже поднявшись на ноги, я убрал нож и низко поклонился Ростиславе, появившейся на площади в сопровождении и пронских дружинников, и оставшихся воев елецкой сторожи. При этом Кречет подарил мне очередной гневный взгляд, после чего недоуменно и одновременно с тем осуждающе посмотрел на виновато понурившегося Микулу: «мол, как допустил»?! Не понравились мне и хитрые глаза Ждана, смотрящего вроде бы и с одобрением, но одновременно с тем как-то чересчур лукаво, мол — «знаю я твой секрет»… А-а-а, это он небось про «ухватки» борцовские вновь пытать меня вздумал… Нет, брат, то будет после: