Что это были за беседы, свидетелем которых мне приходилось быть! Свободный, страстный обмен мыслями развитых умов, отточенных как лезвие бритвы. Они всегда были вежливы, никогда не перебивали друг друга, ничего не умалчивали, не соглашаясь с чем-либо, говорили об этом открыто, и если критиковали кого-либо, то, несмотря на собственную позицию, привносили свою долю фактов или приводили кстати пришедшее на ум мнение какого-либо философа или чудное выражение какого-нибудь поэта для освещения или украшения темы. Если возникали разногласия, вежливость и изысканность неизменно сохранялись. Они с аппетитом пили калифорнийское вино,накуривали в комнате до синевы и отстаивали свою точку зрения с упорством, искренностью и незаурядным красноречием, но никогда не выходили из себя. Это была беседа. Никогда раньше мне не приходилось участвовать в таких беседах, позже это случалось, но редко, и никогда уж не было ничего подобного тому, что сохранилось в моей памяти об этих чудесных субботних вечерах в Сан-Франциско при моей подготовке к поступлению в университет.
Ибо эти беседы, такие блестящие, такие учёные и такие ощутимо непознаваемые, казалось, открывали мне, молчаливо сидевшему в стороне, истину, что даже выпускники университета в действительности ничего не знают.У них были доказательства, свидетельства всех мудрецов мира сего во все времена, но не было у них выводов. Никаких. Мне нужно самому поучиться в университете, чтобы больше узнать, и мне так захотелось этого. Мне казалось, что вскоре придётся идти в университет. Голова моя, забитая и до того всевозможными вопросами, была полна пробелов, что мучили меня как раны, такие же голодные и болезненные, как пустой желудок. И мои вопросы были чётко выражены, как будто бы я был не просто голоден, мне нужно было совершенно определённой пищи. Моя любознательность уж больше не была ни смутной, ни расплывчатой.
По воскресеньям, наполненный раздумьями о том, что слышал накануне вечером, я отправлялся в Клиф-Хаус и, сидя там на скалах и размышляя, систематизировал своё невежество. Я составлял развитую систему непознанного, каталог не исследованных и ещё не решённых проблем в каждой из наук от астрономии до политической экономии, от истории до тончайших нюансов стихосложения. Размышляя о них, я с радостью думал о том, что в каждой науке, каждом ремесле, каждом деле есть к чему приложить свои руки любому человеку. Ведь люди не умеют толком даже любить, ни физиологически, ни красиво! Я понял, какой вред принесло мне то, что мои чувства были отделены от любви и поэзии, а что касается астрономии, государственного управления, искусства беседы, работы и игр, человек ещё только выползает на четвереньках из пещеры.