Когда очнулся, почти стемнело, рядом никого не было. Йохху, пошатываясь, поднялся, снова побрел в лес и забился в глушь. Он даже не вспомнил про ночные опасности – ни ползучиц, ни пятнистую тень, уткнулся в землю и безутешно плакал, пока не забылся сном. И никто его не тронул, ни в эту ночь, ни в следующую. Он два дня еще скрывался от всех, привычно питаясь фруктами и орехами. Если б можно было никогда не возвращаться к тем людям! Однажды он видел, как унесли в лес старого, сгорбленного адама, и больше его не было видно. Сказали, что старик «умер» и никогда не вернется. Может, и с ним сделали то же, что с «живым орехом»? А когда-нибудь и самого Йохху они опустят в яму и забросают прелыми листьями и землей. Он мучительно думал и все не мог поверить… Неужели такое возможно, что и его, так не похожего на этих людей, никогда больше не будет?
Трудно сказать, сколько еще раз перекувырнулась лунная долька в ночном небе, Йохху давно перестал считать. И не все ли равно? Теперь он ничуть не сомневался, что никакой это не глаз Всевидящего, а просто луна, которая светит сама по себе и к нему безразлична. Когда она бывала круглой, то наступали странные, томительные вечера, и лишившись покоя, Йохху часто лежал без сна в своем одиноком гнезде. Подолгу смотрел в неведомую высь, на россыпь мерцающих небесных светлячков, пока они постепенно не превращались в знакомое переливчатое сияние… Тогда сон уносил его к милому незабвенному берегу – и сон был, как явь. В одну из таких ночей Йохху послышались необычные звуки, будто какая-то ева вполголоса разговаривала с его Гав-Гав, а тот лишь слегка ворчал. Потом внизу что-то заскреблось, отодвинулся край завесы…
Луна светила ярко, и Йохху тут же узнал молоденькую еву, всегда украдкой улыбавшуюся ему, когда они оказывались рядом. Она быстро скользнула внутрь хижины, завеса скрыла лунный свет, и в полумраке ева вдруг приникла к Йохху всем телом и ласково зашептала в ухо. Он ничего не понимал и растерялся. Может, у них так принято и что-то означает? Ладно, не стану ее обижать и отталкивать. Когда меня учили плавать, тоже ведь хватали за разные места. А ева прижималась все жарче и настойчивее… Йохху недоумевал, чего она добивается, и как ему быть – позволительно ли все это? В какой-то миг замер, тревожно прислушиваясь, ему почудился укоряющий голос Всевидящего. Но девушка так горячо просила о чем-то, прижимаясь ртом к его лицу и груди, а ее ищущие руки оплетали его, словно лианы, что Йохху уже не думал противиться непонятному натиску. И вдруг… что-то непостижимое произошло, он не узнавал своего тела – в нем вскипела неукротимая жадная, горячая сила! Начисто забыв о Всевидящем, он притиснул к себе еву и – йохху! – как под бурлящую завесу водопада, нырнул в неведомое, жгучее, желанное…