Неделю назад я написал брату с просьбой приехать, полагаю, письмо дойдет до него недели за две, если повезет – меньше. И того еще день-два на сборы и путь. Прибегнуть к такому, конечно, не лучший вариант, но так у меня будет хоть какой-то шанс справиться и не сойти с ума в одиночестве, нужно было сделать это раньше. Должно быть хоть что-то. Один из самых близких людей сможет понять меня и, отдаленно осознав этот ужас, поможет.
Декабрь.
Брат не приезжает. Пока что надежда на его прибытие еще есть. В прошлой записи забыл указать еще одно напугавшее меня происшествие. Когда я ходил подавать письмо на отправку в почтовое отделение, на обратном пути мне показалось, хотя не имеет смысла писать «показалось», если я не уверен в том – что кажется, а что действительно происходит, кто-то свернул с улицы, что ведет на площадь к старому собору, и резко побежал за мной по чернеющему, утоптанному от подошв снегу. Пришлось живо рвануть к дому так, что потом пару часов не получалось восстановить сбитое дыхание. Организм, явно, слишком ослаб, ведь помню – относительно недавно спокойно добегал от трамвайной остановки до офиса за пятнадцать минут без перерывов. Я постараюсь улучшить питание, если получится без происшествий доходить до магазина, благо накоплений пока что хватает. Окно в комнате заставлю книгами и коробкой, найду что-нибудь.
Зима, только зима.
Холод пробрался в мои застенки, сколько месяцев уже идет зима и не теплеет на улице совсем. Все тусклое и абстрактное становится уже частью приемлемого. Невозможно каждый день мучиться, ожидать, но что-то вынуждает меня. Что-то, что называется жизнь – безумная витая лестница. Почему она не может отпустить меня, а лишь толкает все глубже и глубже в бездну, туда, где нет света? Там царит хаос и тьма, и там нет места рассвету!
На этом, перевернув страницу – переворачивал я их с каждым разом все более нервозно и резко, – я обнаружил конец записей в ежедневнике или их обрыв. Хотелось узреть еще хоть какую-то черкотину; не может же так все случиться! Я пролистал оставшиеся страницы и, не найдя ничего, вскочил с быстротой человека, чувствующего последние вздохи близкого друга, вытащил из шкафчика сумку, кинув туда кошелек, документы и пару необходимых вещей, принял несколько таблеток глицину и побежал. Я несся через поле, в два шага минуя деревянные хлипкие сарайчики. Проглатывая внутри страхи, но пытаясь напрасно, хотя вполне естественно, отвести их на второй план, я бежал к перрону – это был огарок земли по обе стороны от насыпи, – самое страшное и нелепое для меня было то, что письмо, дошедшее до близлежащих почтовых отделений только весной, было написано братом еще зимой. Какой же ужас! Не в больнице ли он для тех, кому уже нет дороги назад? – вопрос, терзающий едва ли не с момента начала чтения. Опасения пытаются вылезти наружу и представить себя в полном объеме, от подобного мне трудно думать. Голова звенит, а бежать несколько километров с заскорузлыми мышцами – смертельно тяжело.