Вскоре, откашляв мокроту, я добрался до пассажирской платформы, столь несуразной, что могло показаться, она не выдержит и трех человек. Через час – это на удивление, скоро – прибыла электричка, в прохладных вагонах которой не было абсолютно никого из пассажиров, вероятно, вечером ехать уже никому никуда не нужно. Я пробрался вглубь вагона. Приобрел билет и под прохладу потока воздуха из щелки в окне слушал как кондуктор, которым был маниакально спокойного состояния крупный мужчина с седой бородкой, напевал:
«Я рад бы к черту провалиться,
Когда бы сам я не был черт!»
Спустя два часа, в которые хоть я и пытался себя успокоить и приспособиться к таблеткам, объективно предусмотренным для успокоения, меня все равно довольно-таки медленно, но с постоянством давило внутри. Я быстро нашел такси у вокзала, и оно повезло меня по старым улицам, широким дорогам, развязкам. Туда, где царило безумие и болезненная необъяснимость. Лица прохожих, гуляющих в вечерней дымке по слякоти, казались мне лишенными всяких чувств, хотя зачем я вообще позволял себе думать о чем-то, кроме того, с чем предстоит мне столкнуться?
Машина подъехала, я расплатился и вышел прямо за углом дома. Знакомый даже спустя столько лет бордово-грязный резной фасад, обшарпанный, а местами изуродованный, но все же сохранивший величественный дух старой застройки. Я свернул направо, чтобы войти в дверь подъезда, во многих окнах, как удалось заметить, горел свет. По-видимому, ложились здесь, в центральной городской черте, поздно. Я подходил к массивной деревянной двери, и каждый шаг мой сковывало жуткое предчувствие, тревожность окутывала паутиной внутренние органы. Заглянув внутрь и поняв, что никого не встречу в подъезде, я стал ускорять шаг. По лестнице идти было трудно, я запустил свое здоровье без физической активности и до сих пор даже спустя несколько часов тяжело дышал после марафона до железнодорожной станции. Подъезд выглядел совершенно нежилым: настенная краска облупилась, а ступеньки лестницы были покрыты таким слоем пыли, будто в доме не было людей уже пару лет, а свет в окнах я успел увидеть. Мои ботинки – они были с твердым протектором – создавали невыносимый гул, я слишком быстро и громко поднимался. Даже спустя столько лет я помнил все, словно был здесь вчера.
И вот – дверь, которая, как мне показалось, и не изменилась с тех времен. Страх сжимал в кулак мое сердце изнутри и скреб когтями по грудине. Приложив ухо, я понял, что услышать ничего не удастся. И так в ожидании хоть какого-то необходимого действия я бы простоял Бог весть сколько, если бы не неожиданный бешеный бег по лестнице снизу. Он точно ужалил меня и пробудил способность к действию и решению, и, потеснив тело к двери, я сильно надавил на нее и сделал несколько толчков.