Дверь открылась. Быстрыми шагами я вошел внутрь и запер засов. Мои глаза, казалось, не моргают, а все тело застыло и слушало отдаляющийся гул на нижних этажах. Такая неожиданность подействовала на встревоженного меня как доза адреналина. Только спустя пару минут я осмотрелся. Тусклый свет исходил из окон, давно немытых, с прогнившими деревянными рамами и хлипкими на вид подоконниками. Квартира выглядела нежилой, совсем нежилой. А пахло пустотою, будто только что была открыта пустая залежавшаяся бутыль. Одно слово – тоска. Я прошел в большую комнату и осмотрелся, все так, как описывал брат: кровать, тумба и столик. На стенах висели какие-то нелепые обертки от конфет, картина. Грязные полы чихали пылью и скрипели всякий раз, когда я ступал по ним.
Сердце колотилось, а мысли смешались в нелепую громаду, по всей видимости, растущую как опухоль. Я грыз уже сам себя, в каком-то сумрачном помешательстве. Я осмотрел комнату и увидел на столе книжки, подойдя к которым разглядел под слоем пыли и какой-то шерсти надпись «ежедневник». Книжица, что буквально пару часов назад была в моих руках. Мысли еще больше сплелись в нечто безобразное, я стремительно перебирал их, вышептывая: «Идиотизм! Почему я только сейчас понял, что последние записи в ежедневнике датированы числами, когда он уже находился в почтовой отправке?» Нависая над ежедневником я, было, повел уже свою руку, но очередная тревога заставила меня отойти в сторону и отвести взгляд.
И только сделав шаг, я увидел, что стою прямо у окна. Разный хлам, коробки, отгораживали его от меня или наоборот. Скрупулезно очистив от паутины – она не позволяла даже приблизить руку к стеклу – пространство у подоконника, который был завален барахлом, затем, скинув коробки и книжки, я освободил край оконного стекла на уровне груди, оно было покрыто инеем то ли примерзшей, то ли присохшей грязи.
А с другой стороны, прямо за стеклом было черно все, кроме одиночных мутно-желтоватых участков. Я всматривался в них и видел только то, что не хотел, словно при лихорадке: болезненные образы, нелепость, чертовщину, абсолютный страх в нагом теле, но, должно быть, видеть иное уже и не нужно.
«Частицу безумия всегда можно найти и вскормить, зависит лишь от того, куда смотреть. Вырастает оно из пустоты, из неизвестности и тревоги. Если стоять у закрытой или открытой двери, это не трогает тебя, не заставляет разум искать, но если дверь приоткрыта, совсем немного, это доводит до безрассудства, дрожи, неизвестность обращается вечным блужданием, поиском в кромешной тьме. В сознании, питающем тебя, вызревает безобразный посев, ибо в нем без ответа это безумие прорастает и плодоносит», – ворох мыслей окончательно вздернул меня, разрастаясь амфитеатром голосов. Я не представлял, что мне нужно, не осознавал свои действия и состояние, находясь в котором не думал, а, вернее, перемешивал мысли с тревогой и моментами из памяти, уносящимися вдаль, к ним я не имел вопросов, но имел тысячи вопросов. Мой ли это голос захлебывается в бездонном котле? Кто пытается позвать?