В начале августа все заканчивается. Однажды после обеда я вдруг прижимаю ладони, сложенные «лодочкой», к лицу, оставляя открытыми глаза, и начинаю орать. Это действует помимо меня, я себя контролировать не могу. Мурашки по носу и ужас в сердце! Все бестолково топчутся вокруг меня, а в это время у калитки останавливается такси. Когда в дом входят Людмила с Георгием Павловичем, дедушка первым понимает причину моего крика и говорит бабушке: «Не позволю! Только через мой труп!»
Конечно, позволил. Уже на следующий день мои вещи спешно укладывали Людмила с бабушкой, а я сидела за столом и ела картошку. Как я ее ела! Вся семья с ужасом наблюдала это пожирание. «Вы видите?» – с горечью сказала Людмила. «А без вас тут такого с ней ни разу не было», – сказала Алла и отобрала у меня ложку. Я взяла очередную картофелину рукой и запихнула ее в рот. Чувствительная Сима заплакала. «Не забирайте меня, – сказала я невнятно сквозь непрожеванную картошку. – У вас будет своя девочка. А если заберете, то у вас будет чужая девочка».
Вернись я в свою московскую школу, одноклассники бы оценили изменения в моей внешности. Но во второй класс я пошла в Сибири. Меня не дразнили: это был микрорайон большого комбината, где директорствовал мой приемный отец. Но и не дружили со мной. Зато молоденькая учительница оказалась более внимательной: она посоветовала Людмиле отвести меня к эндокринологу. После обследования врач деликатно намекнул, что здесь нужен другой специалист, но Людмила с негодованием отвергла это предложение.
Валеру призвали в армию, и он оказался в соседней области. Это расстояние в Сибири считается малостью. Людмила собралась навестить брата. Когда я узнала, что меня она с собой брать не собирается, я только молча два раза кивнула и ушла на кухню. В то время я уже знала, что с Людмилой спорить бесполезно. Позже родители застали меня доедающей обед, приготовленный на троих. Потом меня рвало. Меня уложили на кровать, а я приняла позу эмбриона и закатила глаза. Отец поводил рукой перед моими расширенными зрачками и убедился, что я не реагирую. И вызвал «Скорую помощь». Врач только взглянул на меня и сказал: «Не наша». Так я оказалась в психоневрологической клинике. Визита Митрохина я не помню, но врач сумел вызвать из части Валеру.
Его сопровождал прапорщик. Не специально сопровождал, он по каким-то делам ехал, а Валеру вез попутно. Видимо, командир, отпустивший Валеру, врачу отказать не мог, но заподозрил простое желание выбить солдатику незаслуженный отпуск. Вот этого прапорщика я помню. Валерка тряс меня, а я не реагировала. Тогда он заплакал. И я спросила: «Ты мне не снишься?» Я держалась за него, а медсестра просила Валеру зайти к врачу. И этот громадный усатый прапорщик сказал: «Наташа, Валера к врачу пойдет, а ты пока его фуражку подержи, ладно?» И надел мне на голову Валеркину фуражку. Я отпустила Валерку. «Не бойся, вернется, – сказал прапорщик. – Солдату в армии без фуражки нельзя». Потом он оглянулся и сказал: «Как это ребенка не покормить?» – и достал из вещмешка консервную банку, нож и хлеб. Мы ели с ним гречневую кашу с тушенкой, черпая ее из банки, я – ложкой из складного ножа, а он – не помню чем. Причем я ела не так, как всегда в последнее время. Нет, я брала понемногу, и жевала тщательно и подолгу, наслаждаясь каждой ложкой. Ничего вкуснее не ела ни до, ни после. За едой мы с ним говорили об армии. Я узнала, что Валера, оказывается, не стреляет из пистолета, а стреляет он из винтовки и из автомата. Что он еще не солдат, потому что не было присяги. А прапорщик – это, конечно, не офицер, но в иных делах будет поглавнее генерала. И что, если я буду вести себя хорошо, он, прапорщик, «решит вопрос» и Валера несколько дней погостит у моих родителей, а ко мне будет приходить в часы для посещений ежедневно. Как вести хорошо, он объяснить не успел, потому что стал возить меня по скользким плитам приемной на вещмешке, привязав к его лямкам ремень, и учить петь военную песню. Когда врач с Валерой вышли к нам, они застали меня разъезжающей на вещмешке и распевающей: «Пускай дожди и грязь, пускай палящий зной, должна работать связь – закон такой!» Так я выздоровела. После больницы меня определили в спортивную секцию, загрузили домашней работой, показали завод, где работают родители, сводили в цирк, театр, музей. Только через несколько лет я узнала, что пока я лежала в больнице, у Людмилы случился выкидыш. Это могла быть девочка…