Как я был пособием (Ингвин) - страница 171

– Спасибо, – облегченно выдохнул я. – Свободен.

Еще не смолкло последнее слово, как дверь за слугой захлопнулась. Шум по лестнице удалился вниз со скоростью, словно там не побежали, а скатились по ступеням.

Тома, в это время игравшая с Шариком, обернулась:

– В средневековой Европе вши назывались божьими жемчужинами, а не мыться всю жизнь считалось признаком особой святости.

– И они называют нас варварами?

– Кто? – не понял Юлиан.

Он занимал в пространстве промежуточное место между мной с Пиявкой и Томой с Шариком. Не мог определиться, кому раньше понадобится помощь. Все говорило, что мне, но Тома – девушка, вдруг какой каприз?

– Кто вас обзывает? – напряг мускулы Юлиан.

Хоть сейчас готов ринуться в драку, защищать нашу честь. Таким он мне нравился.

– Есть там одни, – хмыкнул я, усаживая Пиявку в таз. Пришлось запихивать силой. – У нас на востоке была баня, у северян – сауна, у южан – хамам. И только эти цивилизаторы специальные духи изобретали, чтобы запах перебивать.

– У вас с ними война? – понял мой собеседник по интонации.

– У нас с ними мир. Но такой мир, что хлеще иной войны.

– Это как?

– Когда тебе несут мир, а ты не хочешь. А они несут. Несут и несут, несут и несут…

– Почему не хочешь?

– Потому что несут не наш, а их мир!

– И что? Это же мир.

– Но у меня свой, и я в нем счастлив.

– Живи в своем. – Юлиан искренне не понимал.

– А мне не дают жить в своем, навязывают чужой.

– Уйди от них.

– Куда?! Не я к ним пришел, а они ко мне.

– Прогони их.

– Тогда скажут, что войну начал я.

– Значит, выбор – их мир или война? Тогда пусть будет их мир. Все же мир.

– Тома, что скажешь в ответ нашему гуманасту?

Тома, до сих пор мило улыбавшаяся, посерьезнела:

– Думаю, что если выбирать между худым миром и хорошей войной…

Я перебил:

– Юлиан, выбери быстро: мир без Томы или война за нее?

– Это нечестно.

– Вот и я говорю: нечестно. И все знают, что нечестно и что нельзя выиграть по чужим правилом того, кто правила придумывает, да еще по ходу игры меняет в свою пользу. Но все равно спорят, как ты минуту назад, пока их лично не коснется. Не понимают: коснется – поздно будет.

Пиявка начала вырываться.

– Помогай, – позвал я Юлиана.

Навалившись вдвоем, мы едва сладили с отбивавшейся самочкой. Она оказалась вовсе не такой слабосильной, как казалось, и теперь жалобно скулила, зажатая между моих коленей и придерживаемая мертвым хватом Юлиана. Собрав в кулак хвост грязных волос, я поднял вторую руку с зажатым ножом.

– Со стороны выглядит как обезглавливание, – хохотнула Тома. – Или снятие скальпа.

– Посвящаю эту жертву миру без войны. – Клинок в моей руке коснулся волос Пиявки.