, я присучиваю их к основе — теперь можно снова ткать полотно. Ткать тщательно, добросовестно, как учила меня мать.
…Через плечо я увидел руки дядька Антипа, большие руки со вздутыми жилами, необыкновенно сильные, но добрые, ласковые. Дядько Антип набирает полные пригоршни зерна и, словно забывшись, долго сидит молча. Зерно в его руках… Эти руки строили мосты и переправы на Дунае, на Висле, на Одере… Их научили стрелять, а сами они научились гладить детские головки… О, если б научить эти руки говорить!.. Слегка отстранившись, смотрю я на широченную спину, за которой и двоим легко спрятаться, смотрю на затылок, поросший густыми волосами, которых редко касается гребень, на покойно опущенные богатырские плечи. И, ничуть не удивляясь, будто так и должно быть, начинаю понимать, что в присутствии дядька Антипа и зрение и другие чувства у меня обостряются. И в самом себе и в целом мире мне удается делать пусть маленькие, но все-таки открытия. До поры до времени я не могу вполне постичь их, не могу выразить словами, они у меня в крови, в духовной моей сути, лишь мгновениями я в состоянии почувствовать их — это, скорее всего, завязь, первые ростки или, может быть, лишь внутреннее видение того, что я ищу.
Я положил дядьку Антипу руку на плечо — он как бы очнулся, заметил меня. Поднимает голову, смотрит в окно и лучезарно улыбается то ли мне, то ли какой-то своей мысли. Смеется дядько Антип не часто, его неожиданная улыбка точно возвращает ему молодость — он весь светится.
— Мы с Мариной — дай бог каждому… За всю жизнь один другому грубого слова не сказали… Да ты подвинься в угол — удобнее будет…
Пристал спьяну Терешка, пристал и пристал — дескать, тебя же Славой наградили за то, что ходил в атаку, расскажи, что это такое. Слышал я от одного, будто перед атакой дают выпить, люди делаются вроде бы не в себе и прут как оглашенные… Ну и дурак ты, говорю, и тот, кто болтал такое, тоже дурак. Что я тебе расскажу про войну? Ясное дело, теряется человек, но все равно остается при своем уме… На войне, как на работе, — устаешь, хочешь есть, хочешь отдохнуть. Только там не сядешь когда вздумается… Умей сориентироваться — это и есть атака. Главное, назад не оглядывайся, а то страх схватит за горло.
Вошли мы в Румынию — голь перекатная. Там цыган много, а дороги каменные. Однако обочины запущенные — дурман да щир. Неподкованный конь полдня идет, а больше не может — на колени падает, потому что ноги в кровь разбил… Всякое я видел, но лучше, чем у нас, не доводилось… Тут, считай, свое, родное. А то — не наше…