Там мрачные предчувствия получили вполне вещественное подтверждение. Встретивший его дежурный городовой едва не с порога огорошил новостями:
— Ваше благородие, дозвольте обратиться?
— Говори.
— Господин пристав распорядился политических сегодня первым делом в тюрьму отправить, а вам, стало быть, докУменты на них выправить.
— А что так?
— Дык нарушение. Нельзя их вместях держать. Вот и приказал Николай Васильевич одного в карцер запереть, чтоб, значит, порознь …
— Погоди, не мельтеши, — оборвал дежурного Канищев, — в карцере же арестант, этот, как его, Кузнецов сидит.
— Никак нет, ваше благородие. Его велено было в общую камеру перевесть, а Фомина, стало быть, на его место.
— Что ты несешь? Кто посмел? Я же строго приказал… Ах да… Сам пристав… Ладно, Трофимов, можешь быть свободен. Еще что срочное есть? Остальное потом доложишь, нынче недосуг мне.
— Вроде и нет ничего. Разве что воры в камере передрались крепко. Лежат на полу, стонут. Но я их не трогал без вашего распоряжения.
— Что значит передрались? Но это потом. Все, иди. И чтоб никто не мешал, буду работать.
Первой мыслью Канищева было немедленно поменять арестантов местами. Но подобное самоуправство явилось бы прямым и грубым нарушением приказа вышестоящего начальства, чреватое самыми серьезными последствиями. И он это отлично знал.
Потому, не затягивая, принялся кропотливо и почти каллиграфически точно заполнять пересыльные документы. Заняла эта работа у околоточного надзирателя почти полчаса. Закончив с бумагами, он немедленно распорядился вывести политических на двор и, посадив в полицейскую бричку, отправить в сопровождении городовых в областную тюрьму.
Только после этого он лично прошел в подвал и молча вывел удивленно глядящего на него «Кузнецова» из полупустой общей камеры, лишь мельком отметив лежащие в углу и медленно ворочающиеся тела троих «фартовиков».
«Неужто и впрямь меж собой передрались? Не поделили чего? Или этот постарался, ишь, как зенки щурит без боязни. Ну, ужо устрою я тебе. Покажется небо в овчинку…». Когда он, наконец, захлопнул тяжелую дверь карцера за спиной хлопотного узника, Фрол Фомич смог успокоено выдохнуть, подумав, между тем, что Яшка ему мало дал за такое муторное дело и надо с него еще стребовать.
* * *
Славка после задушевного и к тому же весьма содержательного в части понимания местных реалий общения с Ильей Голубевым, не устояв перед дремотой, заснул, со всем возможным комфортом устроившись под окошком. Отныне они вдвоем стали настоящими хозяевами в камере и могли устанавливать свои правила. Что не отменяло, впрочем, поочередного дежурства до самого утра.