, кто его определяет). Анонимная редакционная статья защищала «
Фонтан» как произведение искусства:
«“Фонтан” мистера Мутта не аморален, это же абсурдно, не более чем аморальна, например, ванна. Это приспособление, которое вы каждый день видите в витринах магазинов сантехников. Сделал ли мистер Мутт “Фонтан” своими руками, не имеет значения. Он ВЫБРАЛ его. Он взял обычный предмет быта, поместил его так, чтобы его полезное значение исчезло под новым названием и точкой зрения – и тем самым создал новый взгляд на этот предмет».
В ответ на эту критику Общество, непоколебимое в своей позиции, опубликовало заявление, в котором говорилось: «“Фонтан” может быть очень полезным объектом на своем месте, но его место не на художественной выставке, и он по определению не является произведением искусства».
После закрытия выставки Дюшан обнаружил местоположение спрятанного «Фонтана» и, забрав оскорбительную скульптуру, немедленно передал ее в студию своего друга, известного фотографа Альфреда Стиглица, который, как сообщается, дал работе насмешливое название. Стиглиц сфотографировал его для потомков, решив запечатлеть объект, выставленный в его студии на фоне другого произведения искусства – картины Марсдена Хартли «Воины» (1913, частная коллекция).
Мне это кажется прямым заявлением: «Фонтан» – это произведение искусства, такое же, как и «Воины» – картина, написанная маслом.
Столь же важным, как и это смелое утверждение, является сама фотография Стиглица как доказательство того, что «Фонтан» когда‐либо существовал, потому что вскоре после его документального подтверждения произведение искусства необъяснимым образом исчезло, навсегда потерявшись для истории. Биограф Дюшана Кэлвин Томпкинс предполагает, что, скорее всего, его выбросили как мусор.
Сегодня существует несколько копий «Фонтана», большинство из которых были созданы в 1950‐х и 1960‐х годах с одобрения Дюшана и в соответствии с его описанием (интересно, что эти копии были больше изготовлены вручную, чем когда-то оригинал – они были вылеплены из фаянса и окрашены в подражание фарфору – что удивительно иронично, учитывая явно неручное происхождение оригинального реди‐мейда). Но даже если бы Дюшан отверг идеи репродукций и никакие копии не были бы заказаны, это не имело бы большого значения. В конце концов, сам Дюшан однажды заявил: «Меня интересовали идеи, а не только визуальные продукты».
Мысли о «Фонтане» и всего, что он подразумевал, было достаточно, чтобы изменить мир искусства – предвещая появление концептуального искусства и многого другого, – и Марселя Дюшана уже давно боготворили как того, кто начал эти изменения.