страшно смотреть ужасы одной, или ждать звонка с неизвестного номера
на свой телефон. Или делать вид, будто мне все равно, забыл он меня или
еще нет…
Отодвинув пальто, он достает из заднего кармана джинс телефон и бросает
хмурый взгляд в пространство, повернув голову. Отвернувшись, делает шаг
вперед, а потом его голова дергается и поворачивается опять, а глаза
впиваются в меня, застывшую посреди зала.
Пячусь и разворачиваю тележку, ныряя в первый попавшийся ряд.
Не хочу его видеть… Не хочу…
Я не хочу, чтобы он меня жалел. Хочу, чтобы любил…
Пробежав ряд насквозь, сворачиваю к холодильникам, суетливо возвращая
на место курицу, которую вообще не должна была брать, а за ней
возвращаю и утку…
— Ты странно делаешь покупки… — слышу за спиной напряженный, до
мурашек знакомый голос.
Стерев пальцами слезы со щек, дрожащей рукой возвращаю на место
креветки.
— Я вообще странная, — отвечаю хрипло, задвигая крышку холодильника.
Обняв пальцами ручку тележки, слепо двигаюсь вперед.
Жесткие пальцы прихватывают мой локоть раньше, чем успеваю исчезнуть
за очередным поворотом.
Развернув меня к себе, Романов смотрит в мое лицо, которое пытаюсь от
него спрятать, но безжалостные пальцы, обнимают мой подбородок, заставляя запрокинуть голову.
Сбросив с головы капюшон, давит на меня своим взглядом из-под густых
темных бровей. На секунду мне кажется, будто черты его лица стали
острее. Такие же режущие без ножа, как и этот взгляд.
Не хочу, чтобы он видел мои слезы! Закрываю глаза, чтобы не видеть, как, сжав челюсти, он раздувает крылья носа, будто втягивая в себя мой запах!
Чтобы не видеть того, как его глаза горят каким-то адским огнем, от
которого мне жарко. Чтобы не видеть его всего и не сделать то, чего хочу
больше всего на свете — прижаться носом к его шее и забраться в его
пальто. Почувствовать его твердое тело своим. Каждый его кусок! Каждую
мышцу… потому что он мужчина, и я помню это прекрасно! Мне не нужен
отец или брат. Он мужчина, и я хочу его так. С тех пор, как увидела
впервые…
— Отпусти… — прошу дрожащим голосом, упираясь руками в его живот.
Он вздрагивает под моими пальцами, сбивая наше дыхание.
— С кем ты здесь? — спрашивает жестко.
Я чувствую, как подрагивают его пальцы, гладя мою щеку. От этого мне
хочется стонать. Он не отпустит. Может я знаю его месяц, но этот напор его
тела на свое уже ни с чем никогда не спутаю!
— Ни с кем, — хриплю. — Отпусти… — повторяю, открывая глаза и
облизывая пересохшие губы. — Вы свободны, Александр Андреевич. В
пролете…
— Твою мать… — выдыхает со стоном, запрокидывая голову.
Издав хриплый смешок, делает глубокий вдох, поднимая и опуская грудь.