— Но как вы могли… вы взяли деньги за убийство ребенка! Девочки! Из нашего пансиона!
— Шарлотта, давай перейдем на ты? Раз уж я отвечаю честно, значит, мы уже можем себе позволить говорить как друзья. А?
Это было неожиданно, Шарлотта ожидала от Нота каких-то других слов, и она растерялась.
— Пусть твое маленькое чудовище съест меня, если я когда-нибудь причиню тебе вред. Клянусь. Нет, не мамой и не папой, которых у меня давно нет, я клянусь своей глупой бессмертной душой: я тебя не трону. А теперь услышь меня, пожалуйста. Мне велели найти и по возможности тяжело ранить или даже убить не просто какую-то девочку из пансиона. Мне велели убить тебя, желательно при всех. Но я этого не сделал. Отчасти потому, что мои наниматели сами нарушили свой уговор и прислали за мной следить каких-то странных соглядатаев. А отчасти, конечно, потому что… это ты.
Чем сильнее Шарлотте хотелось закричать, убежать или, может быть, ударить Нота Уиндварда изо всех сил, тем сильнее она сжималась в комочек. В носу защипало — вот прямо до боли! И глаза стали горячими и мокрыми. Слезы еще не пролились из них, но стояли наготове.
Паутинка тихо заскулила и села между нею и Нотом. Ее хвостик активно мел по песку. Шарлотта положила руку на голову собачке, и тут же то же самое сделал Уиндвард. Девочка сразу отдернула свою руку и все-таки заплакала.
— Это потому, что я ведьма? — спросила она. — Кто-то хочет, чтобы я… не училась в пансионе, да?
— Боюсь, что так, Шарлотта, — сказал Нот. — Прости меня, пожалуйста. Если хочешь… отведи меня к ним, — он указал на дом чудовищ подбородком.
Девочка покачала головой. Не вставая с места, взяла она на руки Паутинку, тут же нырнувшую в рукав. А затем раскрыла свой зонтик и позволила ему опуститься на их головы.
Даже странно было видеть вокруг спокойный, тихий осенний вечер. Еще даже не стемнело по-настоящему. Прозрачные синие сумерки вкусно пахли опавшей листвой и сухой землей. Мимо процокали копыта, прошуршала на высоких колесах красивая коляска, пробежала шумная компания молодых людей и девушек, одетых в яркую одежду. Видимо, спешили на городскую площадь, где готовилось представление…
Обычный город, самая обычная жизнь. А Шарлотте как-то надо было смириться с тем, что человек, в которого она по-настоящему, со всей силой своей детской светлой души влюбилась, был прислан ее убить. Имеет ли в таком случае значение, что ей всего лишь одиннадцать лет? Значит ли что-нибудь возраст, если речь заходит о любви, жизни и смерти?
Нот Уиндвард поцеловал ей руку.
— Твой кольчужный наряд понравился мне больше, чем эти смешные оборочки, — сказал он.