Линкор, получив огромную пробоину в корпусе ниже ватерлинии, начал стремительно тонуть и, набрав воду, лёг на грунт с большим креном на правый борт.
Торпеды были не самыми сильными по мощности, а сам линкор был спущен на воду только 4 декабря 1914 года. Из-за продуманной конструкции, он не получил фатальных повреждений и через две недели был поднят со дна. Вода из трюмов откачана, огромные дыры в борту были сначала заделаны подручными средствами, а потом и заварены.
Линкор уже был не в силах набирать прежнюю скорость, но мог находиться в порту в качестве корабля береговой обороны и ещё через две недели уже снова вернулся в строй. В ходе взрывов погибло сто пятьдесят матросов и ещё двести было ранено. Председатель матросского комитета Ковальский и его выжившие товарищи были показательно расстреляны и похоронены на кладбище безвестной финской деревни в общей могиле, а команды остальных кораблей поняли, что времена свободы и анархии ушли безвозвратно.
За это время возникли ещё несколько эксцессов на других кораблях, но в целом флот был готов воевать и воевать более, чем достойно, что и требовалось как Керенскому, так и Григоровичу. К двадцать первому июля весь флот, построившись в колонны кильватерным строем, выдвинулся на преодоление устья Финского залива с последующим выходом к Кенигсбергу. Операция с кодовым названием «Отечество» началась.
"Вообще к интеллигенции, как вы, наверное, знаете, я большой симпатии не питаю, и наш лозунг — ликвидировать безграмотность, отнюдь не следует толковать как стремление к нарождению новой интеллигенции. Ликвидировать безграмотность следует лишь для того, чтобы каждый крестьянин, каждый рабочий мог самостоятельно, без чужой помощи, читать наши декреты, приказы и воззвания. Цель практическая. Только и всего."
В. Ленин, из мемуаров художника Ю.П. Анненкова
Александр Иванович Коновалов находился в доме своего друга Терещенко и грустил в ожидании братьев Рябушинских, Второва и ещё нескольких крупных промышленников-старообрядцев.
Пить не хотелось, курить он отродясь не курил, разговаривать тоже. В последнее время Керенский, которого он считал своим другом, сильно отдалился от него и решал все вопросы единолично, ни с кем не советуясь и не ставя никого в известность.
Это было и хорошо, и плохо. Плохо от того, что он не мог больше влиять на Керенского, а хорошо оттого, что не надо было брать на себя ответственность за все спорные или провальные решения. Коновалов не был инициатором этого сборища, такое желание выразили Рябушинские, все трое.