Я видел явную перемену в окружающей среде, но чувствовал и перемены в себе: я будто бы стал другим человеком. Мутная пелена легла на мои глаза, а тяжелое дыхание и легкие судороги не давали почувствовать себя хорошо. Погрузившись в туманные воспоминания о вчерашнем вечере, я стоял и, напоминая неподвижную каменную статую, созерцал мрачный румынский пейзаж, томно размышляя о том, что же мне делать дальше.
Глубокие размышления прервались тогда, когда мой взгляд упал на собственные руки.
9
На этом моменте рассказа некая сила выдернула меня из пышных фантазий, навеянных дедушкой, заставив серьезно обдумать происходящее и, наконец, почувствовать что-то неладное.
Все мое тело обуяла зловещая дрожь, и в тот же миг я поняла, что с Фрэнком происходит что-то очень, очень странное. Допустив в своем мозгу подобную мысль, я вдруг вспомнила о бабушке, которая все это время находилась у меня под боком. Инстинктивно обратив взгляд в ее сторону, я обнаружила пустующий подле себя стул, на котором еще полчаса назад сидела довольная бабушка, державшая в своих руках кружку душистого какао. Не нужно было слов, чтобы прочувствовать всю тревогу, коей овладели мои мысли. Бабушка исчезла из комнаты, а вместе с ней исчез мой покой и уверенность в собственной безопасности.
Я медленно повернула свою голову в надежде, что закравшийся в мою душу страх окажется жестокой шуткой дедушки. Но достигнув точки, когда облик Фрэнка представал предо мной в полном обзоре, я столкнулась с ним взглядом и сразу поняла: он думает о том же, о чем и я: все это было не шуткой, это было правдой. Он еще давно заметил мой встревоженный взгляд и терпеливо выжидал подходящего момента. Выдавив из себя кривую улыбку, он вновь заговорил:
– Я взглянул на свои руки, милочка, и вместо молодой, красивой кожи, я увидел чужие, сморщенные руки. – Подняв ладони на уровень своего лица, дедушка накренился в мою сторону, продолжая свой безумный рассказ.
Не вслушиваясь в смысл его слов, я стала медленно подниматься с кресла, упираясь трясущимися ладонями в его деревянные подлокотники. В душе моей застыл ужас, а к глазам стали подступать горькие слезы.
Словно последовав моему примеру, Фрэнк, ни на сантиметр не опуская свои ладони, уверенно поднялся с кресла и двинулся в мою сторону. С каждой секундой его лицо деформировалось подобно смятому клочку бумаги, обретая отчужденную неестественность: глаза налились нечеловеческим блеском, а кожа приобрела неестественную, мраморную бледность. Его лицо превращалось в зловещую маску. Продолжая повествование, в голосе дедушки все чаще проскакивали нотки скрипучего рычания, пока вконец не овладели его речью: