— Первая жизнь, — с трудом позвала я цыганку. — Скажи, зачем тебе это всё?
Она обернулась, подошла ко мне, обошла кругом нас с Ратмиром, ответила:
— А зачем живут?
— Это смысл твоей жизни? Манипулировать людьми?
— Нет. Ты не поймёшь. Ты слишком ограничена в своих этических законах… Не знаю, как я позволила людям создать столько этических законов… Мой косячок!
И цыганка фыркнула, словно сказала хорошую шутку.
Косячок, да. Мой косячок был в том, что я согласилась обменять крестик на осколок первой жизни. Однако… Он привёл меня к Ратмиру! Он дал мне семейное счастье, пусть и в лишениях походов, дал мне сына, который скоро родится…
Если цыганка хочет забрать моего ребёнка, ей придётся переступить через мой труп!
Она и переступит. С неё станется…
Я шла, шла, шла.
Мы все шли.
Я чуяла запах лошадей сзади, запах Асели, которая тащилась за Резвым и ворчала, что ей не дали поспать, Бурана, который гнал коз туда, откуда мы пришли…
И вереск пах всё сильнее.
И голова кружилась, кружилась, кружилась, как будто я оттанцевала бешеную польку.
И река словно ускорила бег воды.
Все чувства обострились, страх, как холодный пот, струился вдоль позвоночника.
Я всё же не смогла защитить всех своих людей. Я спасла их от потопа, укрыла от древних богов с их драконами в своём времени, нашла работу и выправила документы, но пришла это дрянь, которая преследует меня в виде цыганки, и всё снова испортила.
Мы умрём.
— Ты боишься? — спросила с любопытством цыганка. Я промолчала. Не хотела показывать страх. Она не убьёт нас — ведь я нужна ей. Или не я, а мой, наш с Ратмиром ребёнок? Зачем?
Я остановилась у самого круга менгиров. Краем глаза увидела, как остальные — люди и животные — вошли в лабиринт, безжалостно сминая вереск.
Оля бы расстроилась…
А цыганка сказала низким голосом, как тогда в Скорой:
— Избранные дети мои! Наследники и наследницы! Увидимся в следующей жизни.
Рука Ратмира крепче сжала моё плечо, словно он хотел приободрить меня. Но я не могла пошевелить даже пальцем. Я молилась. Мокоши ли, Мудрому Кайа, богу, который умер за всех людей на кресте — я молилась, чтобы с нами ничего не случилось.
Вересковый запах усилился, стал таким густым, что я задохнулась. В глазах потемнело, в голове застучали молоточки по наковальне — гулкие, тревожные, злые. Чернота захватила в объятья, и я успела подумать только одно.
Всё было зря.
А потом меня не стало.