– Ты готова продолжать?
– Да хозяин. – в пол тона произнесла она.
Её глаза были ещё свежими и возбуждёнными, а тело жаждало. Я взял последний, кожаный ремень, и положил его на спину Рони. После чего взял кляп с тумбочки, встал на колени перед её лицом, и аккуратно начал надевать его, не допуская волос под ремешок. Глаза её стали глубже, а по телу пробежала судорога. Я забрал с неё ремень и отправился обратно, на место исполнения. Ремень летел не предсказуемыми траекториями, хлопая по коже на пределе её выносливости. Всё резвей и чаще.
Там, где было больно, расцветала сакура. Словно тушью по спине ложились алые линии, изящно повторяя руку мастера. А сладострастные женские стоны одобряли своей критикой красоту картины.
Но силы начали покидать Рони, и пока не стало поздно я остановился, чтобы перейти ко второй стадии сессии. Положив ремень на её плечо, я взял вибратор и зафиксировал его у вагины. Силы извиваться и стонать вернулись к ней из неоткуда. Я подошёл спереди, наклонился, расстегнул кляп
– Если не прекратишь стонать, накажу! Ты меня поняла?
Рони сжала рот и задрожала. Тумбочка со смазками была со стороны её взора, так что я начал показательно выбирать, и короткие, еле тихие стоны начали прорываться сквозь стиснувшиеся зубы. Хорошенько увлажнив её анус я заткнул его пробкой, от чего спина Рони прогнулась, а стоны стали отчётливей. Я освободил вибратор и вошел в неё своим инструментом, затем прикоснулся вибратором к анальной пробки. От этого Рони больше не смогла сдерживаться и сладострастно застонала что были силы.
– Ослушалась значит?
Не останавливаясь я взял ремень и уже слабо проходился по местам, где покраснений меньше. И так пока силы не оставили её совсем, когда она рухнула на бок, и уже не могла пошевелиться. Я освободил её неподвижное тело, набрал ванную, и отнёс её на руках, словно спящего ребенка. Силы у самого были на исходе. Я опустил её в теплую воду положив голову на полотенце, а сам закурил присев рядом. Уходить не рискнул, вдруг соскользнёт. Ярко было, ярко и эмоционально. Сквозь усталость пробивался лёгкий шок, отдававшийся тряской в руках. Даже немного страх присутствовал, страх что ей могло стать плохо, страх что полиция могла ворваться на шум и треск, страх что я сделаю что-то не так и наврежу психике, и ещё какие-то необъяснимые страхи, всё это отдавалось в руки.
Я взял мягкую губку, пропитал в ванной, облил её гелем для душа, сжал несколько раз так, что запахло ягодами, и начал обмывать Рони словно листья растения, нежно и беспрепятственно, невыносимо аккуратно на ссадинах и гематомах. Потом донёс в полотенце обратно в спальню и уложил. Вот теперь можно расслабиться и опростать фляжку армянского, выпить хотелось и успокоиться, руки выровнить. Так я и поступил, с самокруткой в зубах и фляжкой в руках любуясь на мир с балкона по-новому, с ощущение прибавившейся мудрости, ну или с ложным ощущением прибавившейся мудрости, так или иначе чувство было, чувство глубокого, интересное, редкое. Дыхание постепенно выровнялось, картинки алых полос перестали мелькать перед глазами, мир встал на своё место, нутро успокоилось.