— Я просто думаю, что это хороший совет, я полагаю. Типа, если ты не можешь говорить об этом, тебе не стоит этим заниматься.
У него вырвался крошечный, нервный смешок. — Ты хочешь поговорить о сексе сегодня?
Хихикая, я легонько ударила его по бедру, и он притворился, что ему больно.
Я хотела, чтобы он тоже был моим парнем. Но уже тогда я знала, что мне нужны маленькие шаги. Я хотела медленного перехода. Я не хотела потерять ни одной драгоценной частички его.
Сейчас: Среда, 8 ноября
Шон лежит на диване и ждет меня, когда я прихожу домой после полуночи. Если не считать похода с Эллиотом, у меня был дерьмовый день. Зная, что я должна делать, но все равно избегая этого, я пошла на работу около трех часов дня — ужасное решение. В итоге я вынесла два смертельных прогноза и прекратила химиотерапию третьей, потому что маленькая девочка не могла вынести еще одну дозу (хотя рак мог). Я нахожусь в таком состоянии, когда я знаю, что делаю все хорошо, но мне кажется, что это не так, а вид Шона на диване усиливает самобичевание.
— Привет, детка. — Он похлопывает по подушке рядом с тем местом, где сидит.
Я перетаскиваюсь и падаю рядом с ним. Не совсем на него, и не в каком — то уютном положении. Во — первых, я в халате и хочу принять душ. А во — вторых, просто странно прислоняться к нему. Какое — то невидимое силовое поле отталкивает меня.
Словно прочитав мои мысли, Шон говорит: — Нам, наверное, нужно поговорить.
— Да, наверное, нужно.
Он берет мою левую руку в обе свои, массируя ладонь большими пальцами. Это прикосновение отвлекает, потому что оно чудесно и напоминает мне обо всех других чудесных отвлекающих вещах, которые Шон может делать с остальными частями своего тела.
— Я уверен, что ты несчастлива, — говорит он.
Я поворачиваюсь и смотрю на него. Проходит несколько секунд, прежде чем его лицо оказывается в фокусе, потому что он так близко, а я так устала, но когда это происходит, я вижу, как сильно это его напрягает. То, что он не говорил об этом, не значит, что он не думал об этом.
Мы с Шоном очень похожи.
— Ты, — спрашиваю я.
Пожав плечами, он признается: — Не совсем.
— Могу я кое о чем спросить?
Его улыбка искренняя. — Конечно, детка.
Его ответ не изменит моих чувств, но я должна знать. — Ты любишь меня?
Улыбка распрямляется, и он несколько секунд изучает выражение моего лица. — Что?
— Ты любишь меня, — спрашиваю я снова. — Серьезно.
Я могу сказать, что он воспринимает это серьезно. И я могу сказать, что он не столько удивлен тем, что я спросила, сколько удивлен своим собственным инстинктивным ответом.