— Нет. Они выглядят болезненно и занудно.
— Ты болезненная и занудная, — поддразнил он.
Я опустилась на кресло — мешок с книгой и наблюдала, как он просматривает полки.
— У тебя есть все книги про Анну из Зеленых Габлей, — сказал он.
— Да.
— Я никогда их не читал. — Он взял одну из них и свернулся калачиком на футоне. — Любимое слово?
Уже казалось, что этот ритуал вытекает из него и проникает в комнату. На этот раз он даже не застал меня врасплох. Опустив взгляд на свою книгу, я на секунду задумалась, прежде чем предложить: — Тише. А ты?
— Хурма.
Без дальнейших разговоров мы начали читать.
— Это трудно? — неожиданно спросил Эллиот, и я подняла голову, чтобы встретиться с его глазами: янтарными, глубокими и тревожными. Он неловко прочистил горло и уточнил: — Каникулы без мамы?
Я была так поражена вопросом, что быстро моргнула. Внутри я умоляла его не спрашивать больше. Даже спустя три года после ее смерти лицо мамы постоянно проплывало в моих мыслях: танцующие серые глаза, густые черные волосы, смуглая кожа, ее однобокая улыбка, пробуждавшая меня каждое утро до того первого, которое она пропустила. Каждый раз, когда я смотрелась в зеркало, я видела ее отражение. Так что да, жестко — это не то. Сложно было описать гору как глыбу, как океан как лужу.
И ни то, ни другое не могло вместить мои чувства по поводу Рождества без нее.
Он внимательно наблюдал за мной. — Если бы моя мама умерла, праздники были бы тяжелыми.
Я почувствовала, как мой желудок сжался, а горло обожгло, и спросила: — Почему? — хотя в этом не было необходимости.
— Потому что она делает из них большое дело. Разве не так поступают мамы?
Я проглотила всхлип и плотно кивнула.
— А как бы поступила твоя мама?
— Ты не можешь просто так спрашивать о таких вещах. — Я перевернулась на спину и уставилась в потолок.
Его извинения вырвались мгновенно: — Мне жаль!
Теперь я чувствовала себя дурой. — Кроме того, ты же знаешь, что я в порядке. — Даже просто произнесение этих слов подстегнуло эмоциональный восемнадцатиколесный транспорт. Я почувствовала, как слезы подступили к горлу. — Прошло почти четыре года. Нам не обязательно говорить об этом.
— Но мы можем.
Я снова сглотнула, а затем уставилась на стену. — Каждый год она начинала Рождество одинаково. Она пекла черничные кексы и свежий апельсиновый сок. — Слова прозвучали дятловым стаккато. — Мы ели перед камином, открывали чулки, пока она и папа рассказывали мне истории из своего детства, пока в конце концов мы не начали придумывать сумасшедшие истории вместе. Мы все начинали готовить утку, а потом открывали подарки. А после ужина мы сворачивались калачиком перед камином и читали.