Общаться с Федором было интересно и забавно. Для разведчика у него был необычный опыт — во время жизни в Москве он долгое время провел в контрразведке, также занимаясь отслеживанием промышленного и технологического шпионажа. В современной России, где разведкой и контрразведкой занимались разные организации, случаи перехода из одной в другую были весьма нечасты, и потому особенно интересны для ФБР. Аверин не скрывал деталей своих перемещений в загадочных коридорах Лубянки и Ясенево. Своего прошлого он не стыдился — напротив, ему порой нравилось подкалывать своих новых американских коллег примерами того, как он боролся против их соотечественников внутри России.
«Жулье и шпионье. Все как дома», — любил говаривать он, лукаво и вызывающе глядя на своего молодого куратора. Деррик только смеялся в ответ, наслаждаясь его откровенностью. Два контрразведчика, они мыслили почти одинаково, и потому понимали друг друга с полуслова. И все же Деррик видел, что Федор далеко не так циничен, как хочет показаться. Иногда он в чисто русской манере все же пускался в философские рассуждения, и тогда в его обычно небрежном тоне сквозила горечь.
— Знаешь, я, как и многие у нас, всегда ненавидел эту вечную коррумпированность, бандитские морды, которые рассуждают о патриотизме, а сами тоннами вывозят деньги из страны и живут на Западе. Казалось, что они — и есть наша самая главная пятая колонна. А когда началась война России с Украиной, все перевернулось с ног на голову. Тогда последняя надежда у меня оставалась только на нее — на нашу старую-добрую коррупцию. Только на то, что наша элита так привыкла хранить деньги у вас, что они смогут остановить все это безумие хотя бы ради своих миллиардов. Но я не учел одного… — он замолчал, задумчиво глядя в даль.
— И чего же? — осторожно спросил Дерек, ожидая в ответ каких-то фраз о тоталитарном характере российского государства и о зарвавшемся диктаторе, которого уже никто не может остановить. Но в ответ он услышал совсем другое:
— Того, что ваша элита не менее продажна. Что они точно так же привыкли к тому, что деньги не пахнут, и ради своих интересов готовы разрушить собственную страну. А ваши люди настолько наивны, что не способны ценить то, что имеют, и радостно идут на поводу нашей пропаганды. И я не знаю, как долго вы так протянете, — с горечью добавил он.
Дэнсон попытался успокоить своего агента, хотя чувствовал, как общая для них обоих тревога в очередной раз подбирается к его сердцу и против воли сжимает его резкой и болезненной хваткой. Что он мог сказать своему русскому другу, если сам чувствовал то же смутное беспокойство?