— Я знала правду о тебе? — гулко сглатываю. С трудом бросаю обжигающее слово. — Знала, что ты работаешь на мафию?
— Одна поправочка — я работал на мафию. Теперь я работаю сам на себя.
Интересно, кого пытается убедить — себя или меня?
Ведь мы оба знаем, это — одно и то же.
Рон — мафиози. Звучит, как выстрел на поражение.
Я с нажимом повторяю.
— Так я знала?
— Да, — дотла сжигает мрачным взглядом. — Когда у меня появилась уверенность в том, что я смогу тебя защитить, я тут же к тебе вернулся. Но на борьбу за власть ушло три гребаных года. Это было невыносимо. Иногда я срывался, психовал и приезжал сюда. Всего на пару дней. Наблюдал издалека. Не имел права приблизиться, иначе ты могла попасть под удар.
В горле застревает грубое: «Как ты из раба умудрился стать доном?». Но я смягчаюсь, поскольку вижу в его глазах бесконечную боль.
— Как же у тебя получилось создать собственную группировку? Я имею в виду…разве так бывает? Всего за три года?
Усмехается. Насмешливо шепчет.
— Раньше ты никогда во мне не сомневалась. Но, если говорить прямо, я и сам в себя не верил. За всё платил кровью. Как оказалось, зная изнанку правоохранительных органов, ты очень быстро пойдешь вверх. А если плюнешь на мораль, то вообще взлетишь.
— Неужели без насилия никак? — наивно спрашиваю, хотя сама знаю ответ. — Даже тот псевдоврач. Обязательно его убивать? Может…
— В полицию? — тут же угадывает мои мысли и пренебрежительно фыркает. — Забудь. Это невозможно. Копы еще не вкурсе, что я — глава Ндрангеты. И пока я не намерен раскрывать свой секрет.
— А как же те полицейские, которые привезли меня к тебе? — подозрительно щурюсь.
Его лицо мрачнеет. Рон цедит сквозь зубы.
— Они тоже не знают. Эту новость я оставлю на десерт.
По суровому взгляду сразу понимаю — лучше не спорить. Слишком больная тема.
Отвлеченно говорю, словно невзначай соглашаюсь.
— Ладно. Допустим, ты прав. Они нам не помогут.
— Только допустим? — откровенно надо мной издевается.
— Не придирайся к словам! — лихорадочно вспоминаю прошлое. — Кое-что не сходится. Я помню момент, когда ты отвёз меня в загс. Это ведь было сразу же после твоего возвращения?
— Надо же. Какая у тебя избирательная память, — смакует каждое слово. — Ты помнишь самые важные дни. Полагаю, я могу расчесть это, как факт твоей любви. Я тебе дорог. Ведь ты вспоминаешь только меня, верно, Царапка?
— Нет.
Упрямо лгу. Нервно кусаю губы, всеми силами избегая его самодовольного взгляда.
Проклятье. Он прав. Почти всегда я вспоминала лишь его.
Шмидт чует моё вранье. Наклоняется. Оказывается на уровне моих глаз и судорожно целует шею. Прямо там, где ускоряется кровоток. Резко. Сильно. Мучительно. Горько. Почти до боли.