В голове что-то щелкает. Через открытую дверь я смотрю на Алекса — он одевается в комнате, повернувшись спиной, которую я исцарапала… Ну что ж, мне тоже было больно с тобой. Глубокие, темно-красные царапины скрывает белая ткань рубашки. Он надевает черный пиджак и становится похож на клерка или банковского сотрудника. Мне нечего надеть, кроме сарафана в котором я была на помолвке.
— Ника, поторопись. Мне нужно на работу.
— Кем ты работаешь? — отстраненно спрашиваю я.
Он подходит, развязно целует в губы. Толя меня никогда не целовал, если перед этим я делала минет.
— Управляющий в сети отца. И, скажем так… его ночной администратор. Личные дела меня отвлекали, — он гладит щеку, намекая, что я тот отвлекающий фактор, — но пора возвращаться к работе. Сейчас подпишем, я поеду. За ужином поговорим… Нам есть что обсудить, верно? Твоя дочь. Захаров.
Кажется, я понимаю… Алекс работает на отца, а его лишили наследства. Плюс Толя кинул их на большие деньги. Кто получит всё после его смерти? Я ему никто, но Полинка — единственная дочь. Если Алекс удочерит ее и Захаров умрет — он будет контролировать все активы. На мне он уже женат. Всего лишь предположения, но по спине пробегает холодок.
— Готова? — воркует он, и ведет меня в кабинет для подписания.
Женщине-адвокату за сорок, она очень худа — у нее тонкие руки, сухая кожа, а вокруг рта ранние вертикальные морщинки, словно она много курит. Глаза уверенные и безразличные. В темно-бордовом костюме с черной блузкой выглядит мрачно, хотя костюм стильный, а блузка пытается спасти положение бантом-галстуком на шее.
— Александр, прошу, — женщина выкладывает бумаги перед ним, хотя подписывать должна я. У нее гортанный голос и странная интонация, словно они давно знакомы. Скорее всего, семейный адвокат. — Это очень благородный поступок — усыновить чужого ребенка.
Алекс улыбается и передвигает бумагу мне.
Под взглядом этой гарпии я подписываю все, что требуется.
Что бы Алекс ни задумал, у меня нет выбора. Мне нужно совершенствовать технику минета и надеяться на мужа. Тонкое колечко на безымянном пальце почти невесомо — я его не замечаю, пока на него не попадает свет, заставляя сиять. Жена. Чувство, что это понарошку — ради выгоды, не проходит.
Адвокатесса быстро складывает вещи, сухо улыбается на прощание и уходит, стуча острыми каблуками и виляя бедрами.
— Мне надо бежать, — Алекс быстро целует меня. — Вечером увидимся.
Он уходит, бросив меня в кабинете. Мне неуютно, я ежусь, прислушиваясь к тишине огромного дома, и понимаю, что здесь одна. Мужчины ушли по делам. Я оглядываюсь в кабинете, замечаю стул, на котором меня фотографировали для семейного альбома… Еще фотографии на полках. Они расставлены то тут, то там и так слились с обстановкой, что семейная история теряется на фоне книг. Я иду вдоль стеллажей, прикасаюсь к рамкам. Здесь много детских фотографий Алекса и брата: один пошел в отца, другой в мать, хотя сходство есть. Почти нигде дети не улыбаются, только иногда у Алекса можно заметить ироничную ухмылку. Они так серьезны, что забавляют. С подросткового возраста позируют только в костюмах. Я понимаю, что под присмотром отца они росли в жестких условиях. Я сама мать… Даже не представляю, каково это — если бы Полинка меня потеряла. А с Алексом это произошло. Женщин на фото нет, наверное, отец так и не женился после ее смерти…