Центральное «я», заключенное в нашей черепной коробке, обречено на одиночество. Наш внутренний голос – единственный голос изнутри, который мы слышим всю жизнь. Поскольку центральное «я» не может телепатически связаться с частной областью другого человека, сознание становится чем-то вроде кинотеатра для разума. Где-то внутри собственной головы мы восседаем в вечной изоляции единственным зрителем в зале мультисенсорной круговой кинопанорамы, в которой то, что мы видим своими глазами, монтируется с увиденным в воображении под аккомпанемент звуков, запахов, осязательных образов, вкусов, ощущений и эмоций[42].
Кто-то может, погрузившись в глубокую медитацию, попробовать встретиться с этим внутренним «я». Может попробовать отвести взгляд от объекта, на котором сфокусировался, и направить его внутрь, на свое осознание, надеясь тем самым столкнуть наблюдателя и действующее «я». Но все равно у него при этом ничего не выйдет, как бы он ни старался. Потому что стоит сознанию переключиться, и центральное «я» тут же займет наблюдательную позицию. Это дилемма Гамлета.
Разум Гамлета, как два зеркала, поставленных друг напротив друга, на протяжении всей пьесы вглядывается сам в себя. Пытаясь понять себя, герой Шекспира становится одержимым осознанием собственного «я». Он силится проникнуть в глубь этого осознания и изучить себя изнутри, но не может. Наконец после сцены на кладбище в пятом действии «Гамлет обнаруживает, что его жизнь – это поиски, не имеющие иного объекта, кроме его бесконечно разрастающейся субъективности»[43]. И только очистившись от этой одержимости собственной персоной, Гамлет наконец обретает душевный покой.
Как выясняет Гамлет, посмотреть на себя внутри себя невозможно. Он знает, что он там, но не может отделить свое центральное «я» от остального разума и взглянуть на него отстраненно. Каждый раз, когда вы поворачиваетесь к нему, оно ловко прячется за вашей же спиной, перегораживая доступ к подсознанию. Если бы вам и в самом деле удалось протиснуться за собственное центральное «я», вы бы рухнули в зияющую подпороговую бездну.
Когда персонаж говорит о себе в романе от первого лица, в монологе на сцене или закадровом тексте на экране, нелестные комментарии обычно отпускаются во втором лице – «ты же идиот!», а похвала и одобрение выражены в первом – «а я молодец!». Шекспировские герои в монологах высказываются в первом лице, потому что обращаются к зрителю, а не к себе самим. Однако некоторые актеры исполняют монологи как беседу центрального «я» с действующим, как спор между составляющими множественной личности