Так звали брата жену. И у неё трое детей. Уже намерение было, что нас на Погорелое погонят, а там большой лес, дак я говорю:
– Мы утечём. Лесом будут гнать, дак мы утечём.
Уже село горит. Дверь у нас открытая в хате, дак наложили соломы, натаскали немцы, и уже из дверей полыхает огонь. И тогда они погнали нас. А эта девочка моя плачет:
– Не хочу.
Стала около бабушки и стоит уже, плачет. Полицай идёт.
– Чего ты, девочка, плачешь?
– К маме хочу.
– А где твоя мама? Иди к маме.
Она прибежала, я её за руку, и командуют нам:
– Вперёд!
Погнали нас. А этот вот, старый был, наш сосед, дак он не может идти, дак они его палкой, палкой! Потом одна старуха была. И ту – палкой. И девка, може, девятнадцати-двадцати годов, дак она под ельником лежала, спряталась. Дня два там лежала. А тогда весна холодная была, в мае, что ли. Это уже последний год был. Дак они к той девке и поспихивали всех, а мы их уже не видели. Ну, а нам скомандовали:
– Вперёд!
А всех, кого повытаскивали из рядов, – назад, в село. В дом их погнали, и в сенцы. И ещё в два дома…
А когда вернулись из лесу те, что были в лесу, дак они уже горели. Дак они багры брали… Они их тут поворачивали – узнавали, каждый своего. Хоронили потом. Вот тут памятник стоит. Много, много – може, дома четыре заполнили!..
А нас гнали на Погорелое сначала, семей десять с детьми. Потом прошу девок:
– Девки, утеките которая. Партизаны ж не все пропадут, хоть скажете, кто живой, а кто…
Боялись, никто не утёк. Девчат несколько там шло с нами. И никто тогда, никто не утёк. Тогда нас в Буду загнали и закрыли в сарай. А мужчин отделили и в истопке заперли. Дак мужчин там много было, а помещение малое, дышать было нечем, дак они потолок подняли. Ну, а нас загнали в сарай, все ночевали. Ну, а назавтра выгнали и снова построили, и снова так же выбирали. Ещё наших семь женщин с детьми выбрали.
Вопрос: – Что-нибудь спрашивали или просто так: посмотрит и выбирает?
– Так вот посмотрит и за руку вытащит или за воротник вытащит – а остальных уже погонят в Лапичи. Дак многие сами просят. Тут у нас одна женщина была, уже старая, дак она говорит:
– Паночек, я уже старая, не дойду в Лапичи.
Сама в огонь… А какую насильно вытащит – чёрт их знает! Я не знаю, как они узнавали…»
Куда, в какую шеренгу проситься, люди не знают. И многие – сами в ту, которую как раз осудили на смерть, на сожжение. А палачам вон как весело играть «в кошки-мышки»: ну, ну, бабка, гори, если сама напросилась!
«Дак тех в истопку загнали, а нас повели в Лапичи. Их сначала в истопку загнали. После, говорили, погнали в Полядки и там сожгли. Семь женщин с детьми. А одна девочка большая была и с ней четверо младших, дак она тоже сама просится, говорит: