Вот так один за другим садятся к микрофону жители Красницы – когда-то убитой деревни. Следом за Петром Перепечиным – снова женщины – Ева Тумакова, Нина Князева. По какому-то особенному счастью эти люди и ещё несколько десятков краснинцев спаслись в тот день. Палачи сделали свое дело: 857 человек застрелили, сожгли. И всё же не так «чисто», как умели и учились делать. Тут ещё только осваивали приёмы, методы. Потому что были мы на месте и таких деревень, уничтоженных в 1943 и в 1944 годах, когда-то больших, многолюдных (Маковье Осиповичского района, Ямище Шумилинского, Пузичи Солигорского и другие), где ни одна живая душа не спаслась. Ни одного, кто мог бы рассказать. Поле, рожь, памятник в берёзовой рощице – цементная пирамидка с трёхзначным числом убитых, сожжённых, и невидимые жаворонки, что пробуют своим щебетаньем заполнить эту, аж до неба, пустоту… Особенную пустоту, которой нет, может быть, и в самой пустынной пустыне.
Красницу убивали в числе первых (в этой местности). Правда, доходили слухи про Студёнку (также Быховского района), что будто бы перебили там всех людей. Однако, оказывается, тяжело человеку в такое поверить. Даже много чего повидав, пережив.
Каратели всё это учитывали: когда люди уже сильно напуганы, точно знают – тут один «подход». Однако совсем иной, если убийцы могли рассчитывать на такое вот состояние: человек видит, что бьют, убивают всех подряд, а всё не верит, что возможно это…
Андрей Пилипович Перепечин.
«… Это было 17 июля 1942 года. Раненько, ещё спали все, появился самолёт над Красницей. Вот он стал очень низко летать, все поднялись. И в это время со стороны Давыдович шло очень много немцев. Ну, они прошли через Красницу, ничего никому, так, спокойно прошли. Все не обратили внимания. Снова все разошлись по своим домам, по своим работам. Через некоторое время являются снова те немцы – уже со всех сторон. Оцепили эту деревню и ничего никому не говорят – тихо, и всё. А где-то часа в три дня они начали убивать. Начали убивать с естой стороны. От школы. Сразу в школу загнали несколько человек, там – гранаты, слышны взрывы были. И выстрелы. Но ничего не слыхать: ни крику, ничего. А как это говорил Шакунов, это правда, что весь народ был на сенокосе. Ну, они с сенокоса сгоняли в деревню, никто ж не знал зачем. И вдруг, понимаешь, выбежала одна девчонка, дак её, Бобкова, – ага, Мария, – дак выбежала она, выскочила в окно. Бежит по деревне и кричит:
– Спасайтесь, убивают людей!..»
В Могилёве мы отыскали Марию Бобкову – ту, когдатошнюю девочку, крик которой будто разбудил многих: «Убивают же людей!» Теперь у Марии Викторовны другая фамилия – Павлова, по мужу. В старом деревянном доме, адрес которого нам дали в Краснице, её мы не нашли: переехала в микрорайон Юбилейный. Обычно мы сначала человека видим, слышим, а уже потом узнаём, что с ним было – из его рассказа. Здесь же мы должны были встретиться с женщиной, заранее зная о её судьбе, уже зная её «историю». И мы невольно присматривались к ней, будто узнавали – присматривались к невысокой женщине, со смугловатым худым лицом, что сдержанно смотрела на нас, слушала, зачем это приехали к ней издалека люди. Красница?.. Да, она туда часто ездит, бывает там. Хоть сама давно уже в городе живёт, работает на мелькомбинате. Муж – слесарь. Вон и дочь уже выросла, это она там, на кухне, звучно, по-молодому смеётся – с мужем своим, таким же молодым. У них там свой разговор, свои интересы, а мать – если это людям надо! – села перед нашим микрофоном.