Пётр Юрьевич Перепечин.
«…Я был пацан. Нас было у матери четверо малышей. Брат – двадцать шестого года, который остался жив, сестра – тридцать третьего и тридцать седьмого – брат. Отец умер в тридцать седьмом году. Брат старший пошёл прятаться в ячмень, а в это время бежала Бобкова Мария. Она теперь в Могилёве живёт. Девушка. Выскочила. Мы в одном классе учились с нею. Бежала и кричала:
– Утекайте, хоронитесь, убивают всех подряд!
Я маму стал просить, говорить, что, значит, пойдём хорониться.
Мама что-то или растерялась она, или ещё что:
– Никуда, говорит, не пойдём.
Ну, тогда я стал просить, чтоб младшего брата или сестру отдала, чтоб мне уйти вдвоём. Она не пустила, говорит:
– Иди, если хочешь, один, раз тебе надо так.
Ну, а потом в ета время, когда мы… Увидели мы уже, что подвигаются сюды, мы в свой двор зашли, туда, к сараю, сели вдоль забора: я самый крайний сел. Заходят двое. Один говорил по-немецки, другой – по-русски, который говорил по-нашему – этот с винтовкой. А тот – с пистолетом. Стал на выходе.
Зашёл тот, который говорил по-русски. Он, конечно, «доброволец».
– Идите в хату, ложитесь.
Ну, мать тут на колени, все мы рядом там, давай просить там: «Паночки, голубчики!» – там всё это… Ну, потом он, значит, хотел меня прикладом ударить. Я сразу поднялся и пошёл впереди. Пошёл впереди, за мной – сестра, тридцать третьего года. Я как шёл – у нас две хаты было, – во вторую хату пошёл, а мать с маленьким тридцать седьмого этот, – в той хате. Он сразу… Мать убили насмерть сразу… Брат долго мучился. Потом зашёл – сестру сразу насмерть… А мне сюда вот в плечо ударил, сюда пуля вышла. Как лежал, закрылся и глаза закрыл. Кровь пошла, я лежал, ну, кто его знает, предположение – книги читал же – кровь есть, думаю: скоро я умру или нет? Ну, потом они… Там стоял отцовский ещё, ну, по-нашему – как чемодан такой – сундук такой. Они там, что лучшее было, выкинули, посмотрели всё, перерыли, ко мне сюда, в кровь выкинули. Ну, и вышли из хаты они, ушли, значит.
Я встал, сестру эту перевернул – мёртвая. Мать лежит – тоже мёртвая. Я ещё брата на руки взял, поносил. Он тоже кончился. Я его матери на руку положил, в окно поглядел – никого нет.
Только выхожу во двор – они выпускают наш скот. Ну, корова там была, овечки. Выгоняют их во двор. Только они, значит, заметили – я через забор перескочил. Они ещё раз выстрелили. Ну, и бежал, как раз набежал на этого старшего брата в ячмене. Он меня положил, и я больше уже и не встал. Раны стали болеть, и больше не встал. Ну, в общем, скот они выгнали, просигналили, значит, когда жечь. Зажгли. Потом, значит, сгорел наш дом. Встали мы, этот брат меня поднял, соседи стали подходить. Ну, и пошли в лес…»