— Вот стерва завистливая! Думает, раз деньги есть, то всё можно?! — выдала тётя Люся, а мы с Ленкой с усмешкой переглянулись, воодушевлённые такой реакцией Городовой-старшей. — И что ты теперь делать будешь?
— Ну, насчёт работы, я сама планировала увольняться, просто чуть раньше получилось… — Я перевернула мясо другой, более холодной стороной и поморщилась, когда, не рассчитав силу, сильнее, чем нужно было, прижала его к щеке.
— Я про крёстного твоего, — уточнила тётя Люся.
На этот вопрос у меня не было ответа, сама ещё толком не понимала, что делать с внезапно появившимся в моей жизни Мелеховым, его предложением и открывающимися возможностями. Ведь был ещё Демид…
— Не знаю, — честно ответила я. — Для начала нужно старикам сообщить, что крёстный нашёлся. Да и про работу тоже… Хорошо хоть следующая неделя по графику у меня должна быть выходной. Время есть — что-нибудь придумаю.
— А я бы поехала… — Ленка мечтательно смотрела в потолок. — Питер всё-таки, не наше захолустье…
— Кто тебя там ждёт? — скептически спросила дочь Городова-старшая. — Одна, в чужом городе…
— Уж лучше одной, чем в этой дыре, где все друг друга знают и, как говорится, спят под одним одеялом, — огрызнулась Ленка.
— Поговори мне ещё!
Я проторчала у Городовых до самого вечера, валялись с Ленкой на её кровати, перемывая знакомым и бывшим одноклассникам кости. К тому времени, как мне было пора уходить, припухлость и краснота с щеки сошли, осталась только царапина.
— И что ты своим скажешь? — поинтересовалась Ленка, показывая пальцем на неё.
— Скажу, что об угол коробки неудачно зацепилась. Как думаешь, сойдёт за правду?
— Старики может и поведутся, а вот Демид — вряд ли…
— Ладно, придумаю что-нибудь. Лишь бы до дня рождения зажило.
Мне исполнился двадцать один год. Сегодня, седьмого июля. Полное совершеннолетие. Теперь мне можно… всё? Хотя, понятное дело, ограничения в желаниях и поступках выставляется не паспортом и возрастными критериями, а по большей части самим человеком, его мироощущением и внутренним пониманием «это правильно» и «это можно». Так вот мне теперь — можно! И в то, что сегодняшний день станет незабываемый, верилось на сто процентов.
Ба и дед, дождавшись моего пробуждения, расцеловали в обе щёки, тискали, охали, а некоторые, не будем показывать в сторону бабушки пальцем, даже слезу втихаря смахнули. Забравшись с ногами на табурет, я с удовольствием уминала на завтрак ещё горячие оладушки с яблочным повидлом:
— Ба, дед, вы не обидитесь, если сегодня вечером я отпраздную с Демидом и Ленкой, а с вами — в любой другой день?