Один из парней, работающих с нами, был на несколько лет старше меня. Мне он не сильно нравился, но, к несчастью, чувство не было взаимным. Его звали Джо, и он начал слоняться поблизости, пытаясь привлечь мое внимание, рассказывая глупые шутки и задавая наитупейшие вопросы, например,
«Каково быть Янки?».Елена жалела Джо, потому что он не особо блистал умом, когда дело касалось отказа. Но легко было жалеть его, если на тебя не смотрели, как на жертву.
— Возможно, ему одиноко, — говорила она, а я просто смотрела на нее, думая, не ожидает ли она, что я открою Дом Для Социально Обделенных или что-то типа этого. Затем она начала смеяться, и мне показалось, что мы думаем одно и то же — некоторые люди справедливо одиноки.
После этого мы с ней просто перестали обращать на него внимание.
Большинство рабочих, за исключением меня, Пайпер, Джета и некоторых других, жили на Мидоу Брук, поэтому нас забирали каждое утро в семь и увозили домой в семь вечера. Каждую ночь мы засыпали в грузовике и могли проснуться, лишь чтобы немного перекусить и забраться в постель. Таков был наш распорядок дня.
Потребовалось много сил, чтобы адаптироваться к этому, но через неделю наши мышцы привыкли к нагрузкам. Я рассказала Пайпер все о Елене, и это загладило то, что весь наш выходной мы так и не вылезли из кровати. Казалось, даже Джет не горел желанием выбираться из-под кровати, кроме тех случаев, когда мы звали его есть.
Сливы поспели практически одновременно с яблоками, и иногда мы передвигались от яблонь к сливам, чтобы разнообразить нашу рутину. Было легче собирать яблоки, потому что до них было проще достать и не приходилось так часто передвигать лестницу. В свою очередь, сливы падали с деревьев, гнили и привлекали тысячи ос, поэтому мы с Еленой старались собирать только яблоки.
Елену можно было назвать Большой Девочкой, и по ней было видно, что она хочет спросить меня, как я могу оставаться такой худой. Но она была англичанкой, а это означало, что она скорее отпилит себе ногу по колено, чем спросит. Несколько раз я ловила на себе ее довольно удивленный взгляд, когда она видела, как я ковыряюсь в еде во время ланча, когда все другие набрасывались на еду словно волки. Я полагаю, не важно, шла война или нет, она думала — Вот бы Мне Ее Силу Воли.
Я выясняла, что она семь лет пыталась забеременеть и проходила курс особого отчаянного лечения, когда началась война. Теперь она не могла больше лечиться, ей было 43 года, и она не знала, когда ей выпадет еще один шанс.
Я сказала ей, что она может взять себе Алби на несколько дней и понять, насколько же это хорошо — не иметь детей. Но когда я посмотрела на нее, она просто улыбнулась, скрывая слезы в уголках глаз. Я пожалела, что сказала это.