Я знала. Я чувствовала. Я понимала.
Что будет именно так и никак иначе.
Что мое счастье со Святославом не будет вечным. Что его обязательно кто-то разрушит.
— Даже находиться рядом с тобой не хочется, — выплюнул Рашид.
Двое старших братьев сидели передо мной в гостиной и делали все, чтобы втоптать в грязь меня. Здесь и сейчас.
Рано или поздно, это было неминуемо. Наше столкновение в таком вот ключе. Но я надеялась, что в тот момент, когда они обо всем узнают, когда нам придется встретиться лицом к лицу, я буду не одна.
Я надеялась, что мой избранник будет рядом. Поможет. Подставит свое надёжное плечо. Защитит.
— Сколько еще позора придется вынести нашей семье прежде, чем ты успокоишься? — поинтересовался Мадин.
— Тебя ведь отправили сюда для чего? Чтобы сидела тихо, как мышь и не отсвечивала. А ты что? Решила замуж выйти? Пир на весь мир закатить? — заявил старший брат.
— А разрешения спросила? Кто тебе разрешал, спрашиваю?! — продолжил Мадин.
— Я не обязана…
— Ты посмотри на нее! — Рашид усмехнулся, взмахнул рукой, посмотрел на Мадина. — Как быстро заговорила по-столичному!
— Она в себя поверила просто…
— Это с чего это?
— С того, что легла под русского мужика и теперь считает, что у нее есть право голоса!
— Хватит, — прорычала я, зло оглядывая братьев исподлобья.
Они появились, будто бы из ниоткуда. Не знаю, было ли это совпадением, то ли они подгадали нарочно, но как раз вчера вечером Шевченко отправился в другой город, по рабочим делам. Он обещал вернуться уже завтра, но, видимо, мне было уже не суждено его дождаться.
Щека горела, будто ее обожгло настоящим огнем. Рука у старшего всегда была тяжелой. Он залепил мне пощечину сразу, как только я открыла дверь и впустил их с Мадином на порог нашего со Святом дома.
— Сколько бед ты принесла в нашу семью, Зара… — покачал головой Рашид. — Сначала один неверный, теперь второй. Одна история грязнее другой. Вываляла нашу фамилию в грязи так, что уже никогда не отмыться! Куда ты катишься, сестра?
Я промолчала в ответ.
Что я могла сказать?
Что могла доказать брату, который никогда не видел во мне ни человека, ни сестры? Что я так же, как и все могу ошибаться? Что не идеальна? Что могу просто по-человечески желать чего-то?
Я всегда была вещью. Только предметом, который нужно было выгодно «продать» замуж, получив достойный калым. Только вещь, от которой хотелось избавиться, как можно скорее.
В нашей семье я никогда не была личностью. У меня не было права выбирать, с кем быть, как жить, на кого учиться, кем работать.